Девяностые в России: начало нашей истории. Политолог Андреас Хайнеманн-Грюдер о том, почему из России не получилось настоящей Российской Федерации

Сегодня, в разгар войны с Украиной, очевидно, что внешняя агрессия, начатая Владимиром Путиным, во многом стала возможной благодаря особенностям его внутриполитического режима. Но в какой степени он выстроил его сам, а в какой — лишь развил заложенные ранее тенденции? Портал Дekoder, с разрешения которого «Мнения» публикуют этот цикл статей, попросил историков, политологов и социологов рассказать о 1990-х — как о времени, когда «все начиналось». Это пятый, финальный текст из цикла, в котором политолог Андреас Хайнеманн-Грюдер вспоминает, как и зачем в России строили федерализм и почему в реальности получилось что-то совсем другое (Здесь можно прочитать первый текст, где политолог Владимир Гельман объясняет, как в девяностые был заложен фундамент для будущего авторитарного поворота, тут — второй, где историк культуры Илья Калинин деконструирует миф о «лихих девяностых» и вспоминает его авторов, тут — третий, в котором историк Иван Курилла описывает смысл и корни русского антиамериканизма, а здесь — четвертый, где историк церкви Николай Митрохин рассказывает, как и почему РПЦ стала верным союзником власти).

После распада СССР Россия оказалась единственной из бывших советских республик, не ставшей унитарным государством, а взявшей курс на развитие федерализма, пусть и не полноценного. Отчасти свою роль здесь сыграло наследие прежней эпохи (Россия тогда называлась РСФСР — Российской федеративной социалистической республикой), а кроме того, федерализации способствовали регионалистские движения и стремление к самоопределению среди нерусских этносов. На исходе перестройки именно слабость центральной власти в РСФСР и открыла дорогу для укрепления автономий. Новая Россия представляла собой комбинацию этнических и территориальных субъектов федерации. Команда Бориса Ельцина в 1994 году выбрала вариант с заключением двусторонних соглашений между центром и отдельными субъектами, чтобы в дальнейшем гибко адаптироваться к разнообразным потребностям и возможностям отличающихся между собой регионов обширной страны.

Федерализация служила и защитой от сползания в авторитаризм. Свидетельством регионального плюрализма было и поведение избирателей, и многообразие политических режимов, и законодательная автономия, и различные стратегии приватизации. Возможности центральной власти непосредственно влиять на регионы были существенно ограничены, и возникла своего рода экспериментальная площадка для отработки вариантов смены режима.

Договорной федерализм как альтернатива распаду страны

Федеративные договоры отражали понимание федерализма как добровольного соглашения между субъектами федерации, служили воплощением горизонтального разделения ветвей власти. Договорной федерализм стал альтернативой распаду и сепаратизму, порой был ареной межгосударственных переговоров (Татарстан провозгласил себя государством в составе России) и урегулирования конфликтов интересов, а также способствовал децентрализации. Федерацию отличает: признание исключительных полномочий федерального центра в сочетании с наличием и увязыванием конституционных и договорных элементов, распределение власти между центром и регионами, автономия регионов в рамках их исключительных полномочий, формальное равенство регионов по отношению к центру и разнообразие региональных политических режимов.

Такая логика этнического федерализма согласуется с логикой национализма: каждому «народу» на территории Российской Федерации предоставлялось право на самоопределение, под чем, однако, подразумевалось только право распоряжаться региональным государственным аппаратом и определенной территорией, но не право на отделение.

Сам по себе федерализм не был панацеей против диктатуры, но служил барьером на пути милитаристской и неоимперской политики, которая нашла свое воплощение во времена Путина.