Сергей Лагодинский
Фото: личный архив
Завтра, 16 февраля — первая годовщина гибели главного российского оппозиционера Алексея Навального (даже после смерти он остается в реестре «террористов и экстремистов» в РФ), который отбывал огромный срок по политически мотивированным приговорам в ямальской колонии «Полярный волк». Это событие потрясло не только его ближайших соратников и единомышленников, а вообще всех, кто хотел бы жить в другой, прекрасной России будущего — или хотя бы просто в нормальной.
По официальной версии, Навальному неожиданно стало плохо после прогулки, но обстоятельства его кончины до сих пор вызывают много вопросов и подозрений. Соратники политика, миллионы россиян и ряд западных стран возлагают ответственность за смерть оппозиционера на российские власти и лично Владимира Путина. Как Европа сейчас смотрит на это событие? Что изменилось в ее отношении к российской оппозиции, санкциям и диалогу с Москвой? Каково политическое наследие Алексея Навального? Об этом Republic поговорил с депутатом Европарламента от Германии и однокурсником Навального Сергеем Лагодинским.
«Алексей был новатором и свободным художником»
— Сергей, вы учились с Алексеем Навальным на одном потоке в 2010 году в рамках программы Yale World Fellows. Расскажите, пожалуйста, каким он был тогда и каким стал к моменту гибели?
— Абсолютно явно было видно еще тогда, и это осталось навсегда, что у Алексея ментальность не только политического деятеля, но и лидера. Человека, который знал, каково ядро его личности, какие у него приоритеты. Знающим его людям всегда было понятно, с кем имеешь дело. Он смог найти в себе политическую волю и, несмотря ни на что, проложить путь в центр политического ландшафта. Это тоже уже говорит о лидерской силе. Об этом же свидетельствует и способность принять свои ошибки, каким-то образом их скорректировать и так далее.
Кроме того, это человек с огромным чувством юмора, и это прекрасно знают даже те, кто с ним лично знаком не был. А тех, кто с ним встречался, он завоевывал, делал их своими поклонниками. То есть несмотря на стойкую приверженность своим политическим взглядам и принципам, он всегда мог это, скажем так, обернуть каким-то очень приятным и человеческим волокном юмора.
Третье — это, конечно, его семейность. Его любовь к Юле (супруге. — Republic), к детям, была видна и в 2010 году, и спустя многие годы после этого. Сейчас это большая редкость.
