Станислав Белковский
Фото: youtube.com/@BelkovskiyS
Продолжение романа Станислава Белковского* «Синопсис».
Первая часть; вторая часть; третья часть; четвертая часть; пятая часть; шестая часть; седьмая часть; восьмая часть; девятая часть; десятая часть.
I.
Уехав из России, я утратил мои записи к спектаклю «Бесы» Михаила Мокеева. Той постановке, где я, если помните — в первый и последний раз — играл на сцене профессионального театра. Автора, то есть рассказчика, как бы самого Ф. М. Достоевского.
Спектакль начинался моим (достоевским) письмом В. В. Набокову. Сочинённом и направленном в ответ на набоковские лекции о Достоевском, т.е. обо мне.
«Дорогой Владимир Владимирович!».
Здесь зал уже начинал нервовато шуршать, хотя полномасштабное вторжение пока не начиналось.
Дальше идёт не точный / дословный текст, а сжатое изложение содержания.
«Я прочитал Ваши лекции обо мне. Спасибо большое, они прекрасны. Но разве они о Достоевском? Они о Вас. О Набокове. Ибо Ваша основная мечта — стать русским писателем. Вы долго думали, что для этого надо писАть по-русски красиво. Но русская литература не терпит красивости. Да, Вы правы. Чернышевский очень плохо пишет. Сюжеты у него плоские, а герои — ходульные. Но потому-то он и настоящий, гениальный, с подлинным верный русский писатель. Самый влиятельный — понимаете, что это значит? — в нашей русской судьбе. Ради которого Плеханов взял псевдоним «Волгин», а Ульянов — «Ленин», и устроил самую кровавую революцию с каиновых времён.
А потом Вы другое поняли, очень правильно и трезво. Как всё, в сущности, что вы делаете либо пытаетесь. Образцовый русский писатель — это я, Достоевский. Пишу я плохо, сюжеты у меня плоские, и герои ходульные. Получше всё же, чем у Чернышевского, но не сильно. А ведь разбудишь средь ночи обывателя от Гринвича до Таити и спросишь — что такое русский писатель? И тот спросонья ответит Вам: Достоевский. А в чём секрет этого несваримого Достоевского? — спросили Вы себя. И ответили, как могли и как понимали: в том, что настоящий русский писатель — тот, кто раскрывает в человеке что-нибудь совсем страшное, совершенно чудовищное, воистину адовое. Кто объяснит простыми картинками, что такое есть человеческая природа, испорченная грехопадением. Исцеляемая благодатью Господней, но до этой точки Вы не додумали. Вы только дочитали до Алёши Карамазова, который станет революционером и убьёт царя. По Чернышевскому. И погибнет на плахе совсем, как по Достоевскому. Стало быть, стать русским писателем — это обернуться Достоевским. Вот почему Вы и сделали свою «Лолиту», всему Вашему же прошлому вопреки. Чтобы совсем уж грязно и ужасно. Тем и прославились. Но как у Достоевского — не получилось всё равно. Потому что человеческое падение у Вас не катастрофическое, а кукольное какое-то, литературное, альбомное, салонное. Нет там настояшего дьявола и мерзости греха полностью, со стуком удара о пустынную мёрзлую землю, которую падшему творению предстоит возделывать в родовых муках. А без подлинной катастрофы — не бывает спасения. Потому в «Лолите» вовсе нет оптимизма. А важный секрет русского писателя — надежда. Которая сильнее веры, а порой и гораздо — любви.
Владимир Владимирович. Вы прекрасный учёный, лектор, разъяснитель, преподаватель. Назвал бы Вас ещё «стилистом», но привык думать, что стилист — это парикмахер. Вы счастливый и правильный буржуа. Ну зачем Вам становиться через силу этим проклятым русским писателем?
Искренне.
Ваш недостойный, Ф. Достоевский».
Спектакль со мной внутри не имел успеха. Миша Мокеев стал его переделывать. Тут кто-то и учинил спецоперацию Z.