Photo by Markus Spiske on Unsplash
Постколониальный феминизм во многом развивался как одновременно теоретическая и политическая критика универсализма западного феминизма, претендующего на то, чтобы говорить от лица всех женщин, но на самом деле представляющего интересы и позиции ограниченной группы феминисток из стран первого мира. Еще в середине 1980-х пост- и антиколониальные исследовательницы поставили под сомнение применимость и адекватность евро-американских подходов и оценок для анализа ситуации в иных культурно-политических средах. Согласно этой перспективе, западные теории и концепты могут быть не столько средством описания мира, сколько инструментом воспроизводства колониальных отношений на символическом и культурном уровнях. Именно поэтому ориентация на европейские и американские модели феминистского знания могут быть проблематичными в других контекстах, в том числе в российском.
Развитие феминистской теории и активизма начиная с эпохи перестройки, то есть со становления современного российского феминистского движения, сильно зависело от перевода западных текстов и идей, а также от усвоения практик и финансовой помощи со стороны различных источников из США и Европы. Так, например, на ранних стадиях формирования движения одним из условий обретения статуса лидерки было владение иностранными языками и наличие связей с иностранными организациями или личных связей с западными феминистками. Как пишет Елена Здравомыслова, «Поскольку западный феминизм активно содействовал формированию групп в России, важным ресурсом мобилизации стало знание иностранного языка, в особенности английского как языка международного общения».
Многие феминистские НКО и исследования также зависели от грантовой поддержки западных доноров. Несмотря на то, что такая поддержка делала возможным осуществление важных социальных проектов, она одновременно выстраивала клиентелистские отношения между реципиентами и донорами. К тому же, как отмечают некоторые исследовательницы, проекты, реализуемые в рамках таких отношений, во многом строились на представлениях и условиях организаций-доноров, а не нуждах, порождаемых местным контекстом и проблемами. Сара Хендерсон, исследовавшая работу российских НКО в конце 1990-х, даже пришла к выводу, что западная финансовая помощь, довольно быстро превратившаяся в зависимость, не просто не способствовала становлению гражданского общества и низовой политической активности в России, но даже тормозила их развитие.
Несмотря на то, что с 90-х годов композиция современного феминистского движения сильно изменилась под влиянием как политических, так и социотехнологических факторов (например, распространение и доступность интернета, законы об иноагентах и нежелательных организациях и пр.), оно во многом продолжает зависеть от знаний и практик, произведенных на условном Западе. В условиях же консервативного поворота, в результате которого сама возможность проведения оригинальных гендерных и феминистских исследований значительно сократилась (отсутствие ресурсов, закрытие центров, недружественный идеологический контекст), ориентация феминистского движения на перевод идей и практик, доступных относительно свободно благодаря интернету, стала практически неизбежной. С середины 2000-х культурная гегемония западного феминизма не только не ослабла, но еще и усилилась. Такая ситуация проблематична по нескольким причинам.
