Постколониальный феминизм во многом развивался как одновременно теоретическая и политическая критика универсализма западного феминизма, претендующего на то, чтобы говорить от лица всех женщин, но на самом деле представляющего интересы и позиции ограниченной группы феминисток из стран первого мира. Еще в середине 1980-х пост- и антиколониальные исследовательницы поставили под сомнение применимость и адекватность евро-американских подходов и оценок для анализа ситуации в иных культурно-политических средах. Согласно этой перспективе, западные теории и концепты могут быть не столько средством описания мира, сколько инструментом воспроизводства колониальных отношений на символическом и культурном уровнях. Именно поэтому ориентация на европейские и американские модели феминистского знания могут быть проблематичными в других контекстах, в том числе в российском.
Развитие феминистской теории и активизма начиная с эпохи перестройки, то есть со становления современного российского феминистского движения, сильно зависело от перевода западных текстов и идей, а также от усвоения практик и финансовой помощи со стороны различных источников из США и Европы. Так, например, на ранних стадиях формирования движения одним из условий обретения статуса лидерки было владение иностранными языками и наличие связей с иностранными организациями или личных связей с западными феминистками. Как пишет Елена Здравомыслова, «Поскольку западный феминизм активно содействовал формированию групп в России, важным ресурсом мобилизации стало знание иностранного языка, в особенности английского как языка международного общения».
Многие феминистские НКО и исследования также зависели от грантовой поддержки западных доноров. Несмотря на то, что такая поддержка делала возможным осуществление важных социальных проектов, она одновременно выстраивала клиентелистские отношения между реципиентами и донорами. К тому же, как отмечают некоторые исследовательницы, проекты, реализуемые в рамках таких отношений, во многом строились на представлениях и условиях организаций-доноров, а не нуждах, порождаемых местным контекстом и проблемами. Сара Хендерсон, исследовавшая работу российских НКО в конце 1990-х, даже пришла к выводу, что западная финансовая помощь, довольно быстро превратившаяся в зависимость, не просто не способствовала становлению гражданского общества и низовой политической активности в России, но даже тормозила их развитие.
Несмотря на то, что с 90-х годов композиция современного феминистского движения сильно изменилась под влиянием как политических, так и социотехнологических факторов (например, распространение и доступность интернета, законы об иноагентах и нежелательных организациях и пр.), оно во многом продолжает зависеть от знаний и практик, произведенных на условном Западе. В условиях же консервативного поворота, в результате которого сама возможность проведения оригинальных гендерных и феминистских исследований значительно сократилась (отсутствие ресурсов, закрытие центров, недружественный идеологический контекст), ориентация феминистского движения на перевод идей и практик, доступных относительно свободно благодаря интернету, стала практически неизбежной. С середины 2000-х культурная гегемония западного феминизма не только не ослабла, но еще и усилилась. Такая ситуация проблематична по нескольким причинам.
Хочется спросить автора, с чего он решил, что "в настоящий момент ИЦГИ не активен"? Мы каждый год проводим международные летние школы по гендерным исследованиям в Европе для исследователей и НКО, между прочим, в этом году была восьмая по счету. Если бы автор потрудился поинтересоваться тем, что происходит за пределами Москвы и СПб, а не просто ограничился нарезкой цитат из чужих статей, он узнал бы много интересного про феминизм в России
Профессор, лидер, а также парикмахер, президент, спикер и так далее. К чему вам необходимо подчеркивать принадлежность к полу? Я вам расскажу, что такое северный феминизм. Это когда в финском местоимение 3-го лица единственного числа hän одинаково для мужского и женского рода, а в шведском появляется новое местоимение hen (слитое от han «он» и hon «она»). Потому что довольно часто на самом деле неважно в обсуждении общественных вопросов, какого пола человек.
Неплохой анализ, но одна руководилка сформулировала все на порядок короче:
"Я никогда не приму на работу девочку с сиськами больше чем у меня!"
Вот и весь ваш феминизм.
Отличный анализ, и он в равной степени может быть распространён на все процессы становления некоммерческого сектора в России и формирования гражданских практик. Некритический экспорт западных миропониманий и публичных активностей до сих работает на разрыв между "прогрессорской" общественностью, ориентированной на неразличимое цивилизационное слияние с условным Западом, и низовыми, гражданскими по своей сути, практиками, удовлетворяющими потребности людей в свободе и разнообразии - людей не зацикленных на образцах, а просто решающих свои проблемы в условиях всё более эмансипирующегося российского общества, не смотря на подмораживающий его правящий режим. Это старая проблема смешения на границах Западного мира векторов модернизации и вестернизации. Из забавного: ждёт своего исследователя феномен невероятной роли советских романо-германских филологинь и переводчиц с английского в деле становления "российского гражданского общества". Сначала они просто переводили для тысяч западных миссионеров демократии и прав человека, прибывших в Россию в 90-е годы с искренним желанием помочь нам в становлении всего этого. Переводчицам приходилось осваивать особый профессиональный язык западной гуманитарной бюрократии, "прав человека", "гражданского общества" и т.п. Постепенно они становились самыми доступными и понятными для западных коллег объяснятелями и интерпретаторами российской действительности, а для российских общественников превращались в экспертов по гражданскому обществу, правам человека и т.п. В западных благотворительных фондах и миссиях они самым естественным образом становились менеджерами программ и поразделений, когда вставал вопрос о найме местного персонала. Увлекшись, они запускали собственные проекты, создавали НКО и т.д. и т.п. В итоге, первые поколения московских гражданских лидеров, руководителей крупных правозащитноподобных и т.п. НКО и фондов в значительной степени состояли из бывших филологов. Они определяли и в какой-то степени до сих пор определяют для Запада лицо "российского гражданского общества" - у него в значительной степени филологическое лицо. Второй такой группой были советские диссиденты, что уже не забавно, и поначалу было очень важно. Эта группа тоже принесла существенный отпечаток на становление и лицо первых поколений постсоветской общественности. Из негативного: привычная и понятная ориентация советских диссидентов на помощь Запада в решении любых проблем, существенно тормозила развитие собственно российских гражданских ресурсов и ответов на вызовы правящих режимов. И да, будучи сам многолетним потребителем грантов западных благотворительных фондов я отдаю себе отчёт в том, что западная "грантовая игла" существенно тормозила развитие собственно российских гражданских активностей на основе внутреннего общественного спроса и внутренних общественных ресурсов. Любое благо имеет тёмную сторону.
Профессорка, лидерка...
Зачем они это делают?
Профессорша. Лидерша.