Мария Покровская для Republic
Когда Владимир Путин в видеоконференции со студентами отвечал на вопрос о знаменитом заплесневелом дворце под Геленджиком, он отрицал все факты, который приводятся в расследовании команды Алексея Навального, кроме одного – своего интереса к вину. «Вот очень хороший бизнес, благородный, – пустился в многословные рассуждения президент Российской Федерации. – Кстати говоря, уже от темы отойду, у нас вообще виноделие развивается неплохо, тоже вид деятельности хороший. Мы закон приняли очень хороший недавно по этому поводу. В этой связи – не как бизнесом, а как видом деятельности – я бы, наверное, когда-нибудь этим позанимался».
Как-то незаметно этот вид деятельности стал для высшего звена российской элиты чем-то вроде тенниса при Ельцине или дзюдо с хоккеем на предыдущих путинских сроках. И даже больше того. Пока председатель правления «Роснефти» Игорь Сечин дарит корзинки с колбасой и вином «Дивноморское» своим друзьям и оппонентам, а близкий друг экс-президента России Дмитрия Медведева оказывается владельцем виноградников в Тоскане, компании всемогущего Юрия Ковальчука методично скупают все флагманские винодельни Крыма и берут под контроль легендарное «Абрау-Дюрсо». Откуда такая страсть у советских людей, выросших в ленинградских коммуналках и панельках? В рамках нового проекта «Денег», посвященного 30-летию распада СССР, мы поговорили об этом с Денисом Пузыревым – обозревателем российского алкогольного рынка и ведущим телеграм-канала «Пьяный мастер».
Об иллюстрациях к тексту хочется сказать особо. Это коллаж и фотогалереи, сделанные Марией Покровской на основе реально существующей коллекции советских винных этикеток 1970х – 2000-х годов. Коллекцию я случайно нашла и купила на интернет-барахолке, а собрал её простой советский человек Алексей Александрович Базилевич, который – совсем как французские или итальянские ценители вина! – годами методично записывал впечатления от бутылок, распитых с родственниками и друзьями. Вот только, в отличие от французов с итальянцами, в его распоряжении были «Советское шампанское», тихие грузинские вина да крымские портвейны. За этим свидетельством эпохи мне видится драма, которая, возможно, движет нынешними собирателями крымских, краснодарских и тосканских виноградников.
– Можно ли оценить, сколько денег в «хороший, благородный бизнес виноделие» вложено в России за последние годы?
- В принципе, математически можно отследить инвестиции в высадку новых гектаров винограда. С виноделием сложнее, потому что можно построить простенькую технологичную винодельню, которая будет стоить недорого, а можно все обнести мрамором, аквадискотеками и комнатами для грязи. Фантазия безгранична, поэтому и ценник, соответственно – от нуля до бесконечности. Плюс к тому, отличаются форматы работы придворных виноделов, как их один раз назвал Forbes. Допустим, Андрей Костин развивает большое хозяйство [Alma Valley], и это настоящий бизнес с большими объемами производства. Когда у тебя большие объемы, ты можешь делать супервина и хвастаться ими перед Игорем Ивановичем Сечиным и Владимиром Владимировичем Путиным, но основной смысл твоей работы – это продажа более дешевых вин, возврат инвестиций и т.д.
Многие хозяйства в России – бутиковые, по 15–20 гектаров. По европейским меркам это даже большие участки: в Бургундии, если у тебя есть 20 гектаров, на тебя будут смотреть как на маркиза Карабаса, которому принадлежит всё в округе. Но в России другие представления о масштабах.
– А если попытаться временные границы тренда очертить – это благородное увлечение у российской элиты началось после присоединения Крыма или еще до того?
– Началось до того, а после Крыма стало уже каким-то необратимым. Понятно, что люди, которые считаются российской элитой, берут за ролевую модель то, что видели в Европе – аристократов, которые живут на вилле и у них там виноградники. При этом есть не очень успешные аристократы, которые зарабатывают тем, что на свою виллу пускают туристов и открывают там закусочную, где графиня лепит что-то из национальной кухни. И вот нашим больше всего нравится это сочетание: с одной стороны, аристократизм, с другой – работающая бизнес-модель. В общем, виноградники – это очень распространенный атрибут красивой жизни для российской элиты.
Как-то я писал колонку для журнала Simple Wine News, и они меня спрашивали: а почему все ломанулись в виноделие? У меня была такая теория: люди, которые у нынешней власти, стареют. И если 10–15 лет назад их могли интересовать балерины, активные виды спорта и какие-то игры, то сейчас, по мере приближения к окончанию жизни, их метафизически тянет к земле. Внутрь той самой земли, в которой они останутся лежать..