«У нас хотят сформировать ощущение, что в России все должно быть по-особенному». Как выглядит коррупция в СССР по сравнению с современной

Системная коррупция в России – предмет изучения как для историков, так и для для современных исследователей. Для проекта «СССР: 30 лет спустя» я решила поговорить об этом явлении с Ильей Шумановым – генеральным директором «Трансперенси Интернешнл – Россия», старейшей антикоррупционной общественной организации в стране.

«Трансперенси» появилась в России 20 лет назад как представительство международного движения Transparency International со штаб-квартирой в Берлине и за это время прошла путь от участия в экспертизе российских законов по приглашению правительства до принудительного внесения в реестр иностранных агентов по решению Минюста. В тот же реестр был принудительно внесён, к примеру, и Фонд по борьбе с коррупцией Алексея Навального. И хотя самые громкие расследования ФБК приводят к уличным протестам, а обзоры чиновничьих деклараций от «Трансперенси» – нет, очевидно, что российские власти видят опасность в любом, кто проявляет неподконтрольный интерес к их незаконному обогащению.

С другой стороны, низовой коррупции в стране сегодня ощутимо меньше, чем было в СССР – как тридцать лет назад, так и раньше. А крупные чиновники то и дело получают приговоры по коррупционным делам. Но, по мнению Шуманова, никакого противоречия здесь нет.

– Что ты думаешь о корнях нынешней коррупции в России? Насколько она наследует советские практики?

- Безусловно, базис для той коррупционной модели, которая есть сейчас, сформирован не в 1990-х годах, а раньше, в СССР. Но важно сказать, что для советской общности были характерны безумное количество ограничений и одновременно лояльность к их несоблюдению. То есть, было большое количество запретов, но власть через пальцы смотрела на их нарушения.

И одновременно с этим существовал гигантский дефицит всего. Помимо легального рынка товаров и услуг, был нелегальный рынок товаров и услуг, который трансформировался в рынок блата. Блат – это неформальное взаимодействие между людьми с целью оказания друг другу поддержки и протежирования. Вот этот рынок дефицита, собственно, и сформировал значительное количество внешних проявлений текущей коррупции, которую мы сейчас видим.

Мои коллеги любят называть это «комплексом недоедавших комсомольцев». Чрезмерное потребление предметов роскоши или дорогих услуг – это коррупционный нарратив, который сейчас у российской элиты вылезает изо всех щелей. В Восточной или Западной Европе даже сверхбогатые люди часто ограничивают себя в демонстрации предметов роскоши – и это, наверное, является естественным желанием. Наша элита, она немножко на другом концентрируется. Она сфокусирована на демонстрации роскоши, и это желание необычно.

А неформальная модель оказания друг другу услуг переросла в то, что у нас сейчас называется административным ресурсом. Телефонное право как некая модель управления несовершенными институтами переродилась в то, что за рубежом часто называют либо торговлей влиянием, либо оказанием недолжного влияния на должностных лиц. Речь о том, что сейчас в России многие называют «подойти порешать» или «подъехать порешать» – то есть, с кем-то договориться неформально, чтобы он принял решение.

– Был такой советский анекдот про человека, у которого сын мечтает стать генералом – и этот человек, умудренный жизненным опытом, говорит: «Нет, сынок, у генерала тоже есть сын». Мы регулярно наблюдаем трудоустройство друзей и детей друзей Путина по всей созданной им вертикали власти. То есть, у нынешнего правящего клана выросли свои дети, которые так же, как в Советском Союзе, только без особого стеснения, хотят быть генералами и пристраиваются на какие-то «хлебные» должности. Получается, в этой области с советских времен ничего не изменилось.

– На самом деле, в советское время это была более сложная конструкция, потому что в СССР все-таки существовали кадровые и социальные лифты. Возьмем для примера того же самого Путина. Его семья не была достаточно влиятельной или элитарной, его родители не входили в высший круг должностных лиц. Да, он не прошел всю карьерную лестницу полностью во времена СССР – часть её уже пришлась на современную Россию. Но вероятность того, что простой партийный работник мог в аппаратной борьбе победить конкурентов, добиться к завершению жизни карьерных успехов и стать руководителем – это было вполне реально. Сейчас это несколько сложнее, поскольку ты совершенно правильно описала как раз существующую модель. Это не власть достойных, а власть ближних. То есть, сейчас гораздо выше ценится лояльность, нежели какая-то ценностная рамка либо профессиональные успехи у кандидата на должность.

Вообще, коррупционные практики, как любой социальный феномен, трансформируются со временем и, как любые неприемлемые в обществе практики, мимикрируют под законные. Например, и 30 лет назад, и 15–20 лет назад были широко распространены взятки как форма материального вознаграждения, либо оказание услуг должностным лицом за деньги. Помимо этого, существовали такие практики, как силовой захват собственности – когда приходили рейдеры, когда с помощью силового аппарата перехватывалось управление, права собственности на активы.

В сегодняшней жизни взятки остались, но стали более утонченными – используются криптовалюты, счета в оффшорных юрисдикциях, деньги передаются через третьих-десятых лиц. В принципе, количество взяток снизилось, а само это явление мимикрировало под обычные практики – то, что мы называем «мягкой коррупцией». Например, когда чиновник пытается отдать государственный контракт компании, связанной с его супругой. Или дети чиновника являются акционерами коммерческой компании, которая владеет интеллектуальными правами на систему распознавания лиц граждан – и получает самые большие доходы от сотрудничества с органами власти. И это, по сути, та изменяющаяся модель коррупции, которая перестает быть видимой глазу. Коррупционеры пытаются минимизировать риск быть пойманными за руку и формируют практики, которые очень сильно напоминают законные.

Что касается рейдерских захватов, то они не то чтобы вообще исчезли – просто главным рейдером у нас уже стало государство. В этом плане ни одна частная компания из тех, что в 1990-е называли рейдерами, не стоит на одном уровне с государственным аппаратом и государственными возможностями. Государство само стало полноценным актором в этих рейдах, и государственный аппарат контролирует большое количество силовых слияний и поглощений.

В коллаже использованы кадры из фильма «Дворец для Путина» (2021) и мультфильма «Золотая антилопа» (1954)

Мария Покровская