Ледокол «Козьма Минин» с белыми беженцами в Норвегии. Фото: Schroder / Sverresborg Trondelag Folkemuseum
Моментальное падение афганского режима, разлетевшаяся в пыль его 300-тысячная армия, драматические сцены в кабульском аэропорту — специалисты уже аргументированно объясняют, почему произошло так и не могло произойти иначе. Впрочем, готовые ответы есть и у нашей истории Гражданской войны: сюжет о падении Северной области зимой 1920 года писал как будто тот же сценарист.
Союзники высадились в Архангельске (а до этого в Мурманске) в августе 1918 года, чтобы не дать большевикам разграбить, а точнее, передать немцам скопившиеся здесь запасы вооружения и имущества, поставленного России в годы Первой мировой. Стоимость их оценивалась в $2,5 млрд, и игра явно стоила нескольких переброшенных сюда батальонов.
Поскольку на Западном фронте продолжались ожесточенные бои, а большевики отчетливо дрейфовали в сторону Берлина, логика событий заставила союзников сделать ставку на белых, с помощью которых они — как и в Сибири — рассчитывали вскоре восстановить Восточный фронт. Но после капитуляции Германии в ноябре 1918 года эта тема потеряла актуальность, и перед Лондоном, игравшим первую скрипку в северной интервенции, встал вопрос: что дальше?
Эти странные русские
Премьер Дэвид Ллойд Джордж склонялся к выводу войск, но образовавшееся в Архангельске Северное правительство умоляло их оставить. «Большевизм — мировая опасность», и его ликвидация «должна предшествовать полному окончанию войны», — взывало оно. Решающее слово оказалось за военным министром лордом Мильнером: «Было бы позорной изменой оставить этих людей на произвол наших общих врагов, прежде чем они успеют вооружиться и сорганизоваться настолько, чтобы быть способными защитить себя».
В войсках «северной экспедиции» приказ остаться, мягко говоря, восторга не вызвал. Солдаты ведь полагали, что большевики — германские агенты, и с падением Германии война и в России прекратится естественным образом. Когда этого не произошло, они перестали понимать, за что и против кого здесь воюют. Угнетающе действовал непривычный климат, зверства противника — из уст в уста передавали истории об изуродованных трупах сослуживцев, попавших в лапы красным, а главное — непонятное отношение населения. Беда даже не в том, что, когда из двух соседних волостей одна могла быть «красной», другая «белой», союзникам трудно было разобрать — кто друг, а кто враг. А в том, что даже «друзья» смотрели на англичан волками.
