Российский певец, бывший солист группы "Ласковый май" Юрий Шатунов
Evguenii Matveev / Global Look Press
Лето 1990 года, мне неполных тринадцать лет, мы с матерью едем в поезде «Москва — Владивосток», навещать ее родню в Забайкалье — «из Европы», как там называют наши края. Там же, на китайской границе, служит старший брат, выпускник «элитарного» военного училища. Проводник поезда — под моим неодобрительным взглядом — целомудренно, по-советски флиртует с матерью, приносит чай и шутит. Куда уж там! «Я другому отдана и буду век ему верна».
У отца, старпома в Морфлоте СССР, последний перед сокращением его должности рейс «налево», то есть на Запад — в Канаду, из которого он привезет чудище штатовского автопрома эры бэбибумеров, «Форд Фермонт» невообразимого вишневого цвета, а внутри — нежно-бежевый салон, в котором всем хватает места. И на котором он будет рассекать по городу — под офигевшими взглядами «совков» — вместе с бандитом Мишей, евреем огромного роста, в своем кожаном пальто, с длинными патлами и в темных очках похожим на рок-звезду, плюс два его чокнутых бультерьера, покушающихся на нашего попугая, что прибыл к нам в 1980-м из дружественной Кубы, контрабандой, разумеется (цена попугая — ношеная нейлоновая рубашка и старые часы «Победа»; знакомая кубинка недавно сказала, что больше таких попугаев на Кубе нет — «They are extinct»).
Миша уедет потом в Израиль и устроится там автомехаником… А отец уже в следующем году, как раз перед путчем на печатной машинке напишет на имя секретаря КПСС Егора Яковлева письмо — произведение эссеистики — в котором обоснует свой выход из партии.
Яковлев не ответит. «Форд Фермонт» вскоре придется продать — все потихоньку начнет лететь в тартарары, не до жиру, начнется голодуха и «очередюки» за жратвой. Мать всплакнет и скажет: «Федю» жалко. «Федя» — это и есть «Форд Фермонт», как ласково родители прозвали вишнево-бежевое чудище. «Мой ласковый и нежный зверь».
…А в этом советском еще поезде «Москва — Владивосток» — впервые этот голос, парящий, как ангельский гимн; поющий жалобно и нежно. И так ласково. Вот чего нам тогда и особенно сегодня не хватает.
