«Мой личный опыт – это реальность всего народа». Имеют ли жертвы геноцида моральное право приукрашать личные воспоминания, рассказывая о страданиях целой этнической группы?

«Пытаясь подавить любое недовольство, диктатуры совершали ужасные преступления, — рассказывала Ригоберта Менчу о судьбе родной Гватемалы, когда выступала с лекцией по случаю вручения ей Нобелевской премии мира в 1992 году. — Они сравнивали с землей целые деревни, уничтожали тысячи крестьян и в особенности индейцев, сотни членов профсоюзов и студентов, интеллектуалов и политиков, священников и монахинь. Систематические преследования под предлогом защиты национальной безопасности привели к тому, что миллиону крестьян против своей воли пришлось переселиться. Около 100 тысяч стали беженцами в других странах. Сейчас в Гватемале почти 100 тысяч сирот и больше 40 тысяч вдов. Именно в Гватемале госструктуры впервые применили практику "исчезновения" неугодных политиков».

Все, о чем сказала в 1992 году Ригоберта Менчу, было правдой. Противостояние левых повстанцев и военных во власти началось в самой густонаселенной республике Центральной Америки еще в конце 1950-х после очередного переворота и свержения демократического правительства реформатора Хакобо Арбенса. С тех пор гражданская война стихала и разгоралась вновь, но не прекращалась более 35 лет. Она продолжалась в тот момент, когда Менчу выступала с нобелевской лекцией и закончилась лишь в 1996 году.

До этого момента сменявшие друг друга военные неустанно создавали хунты и персоналистские диктатуры, преследовали оппозицию, ужесточали цензуру и тушили те тусклые костерки демократических институтов, которые не удалось потушить их предшественникам. По большей части все они не только наращивали личную власть, но и отстаивали чужие интересы — местной элиты, американских компаний-экспортеров фруктов и кофе, а также радикально настроенных элементов в правительстве США. Последние в обмен на финансовую поддержку, покровительство на внешней арене и подготовку военных кадров требовали от гватемальских диктаторов усиленно искоренять любые признаки «красной угрозы».

К последней, по версии властей, часто относились не только те, кто придерживался философских и политических взглядов в духе марксизма-ленинизма, но и вообще все, кто не соглашался с милитаристскими и националистическими установками. Однако наиболее уязвимыми слоями в период гражданской войны в Гватемале стали даже не левые интеллектуалы и не сторонники демократии, а коренные народы, составлявшие немногим меньше половины от всего населения.