kremlin.ru
Значение длинной (с учетом дополнительного выходного) минувшей недели во многом сводилось к тому, что должно случиться на текущей – в среду, 16 июня, на вилле Ла Гранж в Женеве. Подготовка и ожидания от встречи американского лидера Джо Байдена с российским президентом Владимиром Путиным были лейтмотивом не только новостей политики, но и экономики – к событию, например, привлечено повышенное внимание финансовых рынков.
Впрочем, вполне очевидно, что для Кремля экономические последствиях саммита – неважно, краткосрочные или долгосрочные – не имеют принципиального значения. А политическая разрядка, на которую ставят некоторые аналитики, рискует оказаться заведомо невыполнимой миссией. Если не считать внушительных делегаций советников с обеих сторон, забронировавших едва ли не половину гостиничного фонда швейцарского города (в чем некоторые наблюдатели и журналисты увидели надежду на желание переговорщиков совместными усилиями преодолеть наиболее критические разногласия), ничто не указывало на оптимизм Москвы или Вашингтона.
Что же нам известно за день до встречи? Как и прежде, ничего обнадеживающего.
Вилла Ла Гранж / wikipedia.org
За пять дней до саммита Москва денонсировала действовавший с 1992 года меморандум с США об «открытой суше». Пускай решение было принято заранее, а министр иностранных дел Сергей Лавров так же заблаговременно об этом объявил, формальный старт режима, лишающего дипломатов США прежней свободы передвижения (отныне любые поездки требуют нотификации, подаваемые не позднее определенного срока), произошел накануне – с подписанием документа в пятницу премьером Михаилом Мишустиным. И такой жест российского правительства вряд ли остался незамеченным американской стороной. Дополнительным напоминанием о состоянии отношений между странами стали, в том числе, и санкции США против российского госдолга, тоже принятые в апреле, но вступившие в силу лишь вчера, в понедельник.
Совместной пресс-конференции двух лидеров по итогам общения не планируется. Предложения России на этот счет, по информации The New York Times, США отвергли – сделав выводы из аналогичного мероприятия четырехлетней давности с участием Путина и Дональда Трампа (американскую сторону возмутило, что Трамп публично занял сторону своего российского коллеги, утверждавшего, что РФ не вмешивалась в президентские выборы в США 2016 года, хотя расследование спецслужб США доказывало обратное).
Риторика самих президентов непосредственно перед встречей также не сделалась теплее. Еще в апреле Джо Байден, был «очень воодушевлен призывом президента Путина к миру сотрудничать и продвигать процесс поглощения углекислого газа, и США с нетерпением ожидали сотрудничества с Россией в этом направлении». Теперь же подобным реверансам места не нашлось:
«Нет гарантии, что я смогу изменить поведение человека или поведение страны, – заявил американский президент на воскресной пресс-конференции. – У автократов есть огромная власть, им не надо отвечать перед обществом, и очень может случиться, что, если я буду отвечать [Путину] должным образом, что я и буду делать, это его не переубедит, и он продолжит в том же духе» / «Это точно не перезапуск. Президент дал ясно это понять», – подытожила Аманда Слоат, старший директор по делам Европы в совете нацбезопасности при Белом доме.
Хозяин Кремля, естественно, тоже не баловал американцев любезностями. Сотрудникам телеканала NBC News, которым пришлось просидеть в карантине две недели, чтобы взять интервью у Путина, узнали в итоге больше о своих собственных проблемах («У нас есть такая пословица: нечего на зеркало пенять, если рожа кривая»). Удивительно, но президент даже умудрился на свой манер напомнить заокеанским гостям о карикатурной максиме советской пропаганды («Мы всегда с пониманием относились к борьбе афроамериканцев за свои права»). Судьба острых, прямолинейных, хотя и не всегда ясно сформулированных вопросов журналиста Кира Симмонса при всех его стараниях была предрешена:
«Еще раз повторите, пожалуйста, вопрос: мы готовим взломы каких объектов?» / «Это просто чушь очередная…Ну чушь… Это просто фейковый вброс, о котором мне вообще ничего неизвестно, я от вас это впервые слышу» / «Я не помню этой части наших разговоров, честно говоря, не помню… Я такого не помню. “Что-то с памятью моей стало”… Я не исключаю, но я такого не помню» / «А доказательства-то где? На такие бездоказательные обвинения я могу вам ответить: можете жаловаться в Международную лигу сексуальных реформ. Вас это устроит?» / «Это просто превращается в какой-то фарс, бесконечный фарс. Вы сказали: много-много доказательств, но ни одного опять не привели. Это же разговор в пустоту, в пользу бедных совсем. О чем мы говорим?» / «Кто вам сказал, что нас пугает оппозиция или меня пугает оппозиция? Кто вам это сказал? Вы знаете, это даже смешно» / «У нас нет такой привычки кого-то убивать» / «Если вы наберетесь терпения и дадите мне сказать до конца то, что я хочу сказать, вам все станет ясно».
kremlin.ru
Предваряющие женевскую встречу заявления Путина, адресованные внутренней аудитории, отличались не меньшей предсказуемостью. Взять хотя бы его выступление в воскресном эфире «России 1»:
«Восстановить наши личные контакты, отношения, наладить прямой диалог, создать реально функционирующие механизмы взаимодействия по тем направлениям, которые представляют взаимные интересы, – такие есть, я уже об этом говорил, мне кажется, нет необходимости это повторять». / «Есть о чем говорить. Такие общие темы есть. И если мы после встречи создадим механизмы работы по всем направлениям, мне кажется, это было бы хорошо, можно было бы сказать, что встреча прошла недаром».
Механизмы работы по всем направлениям? Бесцветные, подчеркнуто технические комментарии Путина, словно взятые из заготовок к мидовскому брифингу, стали продолжением президентской реплики на экономическом форуме в Петербурге о том, что от встречи с американским коллегой он не ждет «каких-то прорывов по результатам». Более того, выделенная Путиным в качестве приоритетной тема кибербезопасности (а мог бы еще выразить озабоченность в связи с рисками применения запрещенного в мире химоружия) ясно указывает на крайне ограниченное пространство для конструктивного общения сторон.
В интервью NBC Путин признал Байдена «профессионалом» политики, а тот, в свою очередь, ответил российскому коллеге взаимностью («Я уже встречался с ним. Он умный, жесткий, и я бы сказал, что он достойный соперник»). Тем не менее, еще раньше Байден дал понять, что сложил о российском лидере предельно конкретное и чрезвычайно нелестное мнение («Когда мне задали этот вопрос в эфире [о том, считаю ли я президента Путина убийцей], я ответил честно»). Таким образом, мало надежд, что переговорный опыт и личное обаяние Путина, сработавшее с отдельными западными лидерами в отдельные моменты его нескончаемого президентства, окажутся как-то особенно полезны в спасении американо-российской отношений.
С другой стороны, стоит прислушаться к точке зрения тех, кто полагает, что нулевой итог саммита – уже сам по себе положительный результат. Хорошо, если встречу не омрачит какая-нибудь каверза. Скажем, из России не будет выслана очередная партия американских дипломатов – разумеется, по чистому совпадению, как, это, например, произошло во время московского визита главы европейской дипломатии Жозепа Борреля, который российский МИДа счел удачным моментом, чтобы объявить персонами нон грата ряд сотрудников дипмиссий ФРГ, Польши и Швеции. Или, допустим, не появится дополнительных препятствий для возвращения посла США в Москве Джона Салливана из Вашингтона, куда он вынужден был отправиться два месяца назад по настоятельной рекомендации со Смоленской площади. Или на американский бизнес либо правительственные учреждения не будет совершено очередной хакерской атаки, а ситуация на Украине по крайней мере не ухудшится. Если каким-то чудом новостной фон предстоящих дней останется нейтральным, лидерам двух государств, возможно, удастся о чем-нибудь договориться, преодолев тем самым «низшую точку», которой, по редкому взаимному согласию обоих президентов, достигли отношения России и Соединенных Штатов. В свежих Хрониках госкапитализма:
