Ермишь. Вид с крыши коммунального хозяйства. Фото: photogoroda.com
Мы тут на «Севере» рассказываем про разные удивительные и красивые места. И это, наверное, правильно. Для того все и затевалось. Но вот сегодня хочу, наоборот, рассказать про место совсем обыкновенное. Никаких памятников, никаких достопримечательностей, никаких исторических событий. Пригорок, речка, сосновый лес, березовый лес. Воплощение обыкновенности. Не знаю даже, зачем хочу. Или знаю, но про это позже.
Церковь там, правда, была, взорвали при Хрущеве. «Красоты невероятной!» – восхищались старшие. Я навел справки. Типовой проект второй половины XIX века, ничего особенного, хотя взрывать, конечно, не стоило. И да – строили на совесть. Я видел обломки. Кирпичи друг за друга держались мертвой хваткой. Но к делу.
Я родился и первые девять лет своей жизни прожил в Рязанской области, в рабочем поселке Ермишь (ударение на первый слог). Это как раз земли, которые великие князья давали в удел татарам, выезжавшим из Орды на русскую службу. Вокруг – маленькие городки, у которых в именах прячутся татарские ханы. Касимов достался Касиму, Кадом – Кадыму. В Ермиши почему-то рассказывали, что с нашим селом история похожая. Был, якобы, хан Ермишь (ударение – на второй), решивший, что на московской службе корма больше, вот и… Но нет, не было такого хана. До восемнадцатого века село называлось Аносово – по имени хозяев, дворян Аносовых, и почему его в восемнадцатом веке назвали так красиво и странно, я, честно говоря, не знаю.
До 1923 года это была Тамбовская губерния. В 23-м, когда Тамбовскую губернию раздербанили в отместку за крестьянское восстание, стала Рязанской областью. Вернее, если уж быть совсем буквоедом, – сначала Рязанским округом Московской области, а потом, в тридцать седьмом, – Рязанской областью. В конце XIX века в селе было шесть тысяч жителей. Когда я родился – около пяти. Сейчас меньше четырех.
Девять лет (плюс, конечно, каникулы у бабушки) – это много. И я не совсем понимаю, с чего начать. Это ведь история про любовь, о любви, говорить, во-первых, неловко, а во-вторых, непонятно, что в твоей любви может быть интересно другим.
