Фото: Арсений Несходимов для Slon Mаgazine
Марс, четвертая планета Солнечной системы, в последние годы перестал быть темой только научных дискуссий, – Красная планета стала частью масскультуры. Весь мир следит за новостями с марсохода Curiosity, обсуждает сообщение Nasa о найденной на Марсе жидкой воде, а «Марсианин» Ридли Скотта, экранизация популярной книги Энди Уира, держится в лидерах кинопроката. Каково реальное место Марса в изучении космоса и когда можно ждать первого следа человека на поверхности планеты? Об этом Slon поговорил с академиком, главой Института космических исследований РАН Львом Зеленым.
– С чем связан скачок интереса к Марсу в последние годы? Он подкреплен научными прорывами?
– Действительно, сегодня так часто говорят о пилотируемых полетах на Марс, о его колонизации, что излишняя романтичность во всем этом, пожалуй, и правда есть. Но во многих проектах освоения Марса, которые сегодня обсуждаются в СМИ и часто попадаются на глаза обычному человеку, много невероятного. Я сам по молодости верил, что человечеству нужно смотреть на Марс как на «запасную» планету, что нужно как можно скорее организовать экспедицию на Марс. Сейчас я считаю, что правильнее перенести вектор исследований на Луну, а с отправкой человека на Марс подождать. Дело в том, что в конце прошлого десятилетия стало понятно, какие огромные опасности несет для космонавтов космическая радиация – как на пути к Марсу, так и на самой планете, где уровень излучения в десятки больше, чем на Земле.
Второй важный фактор – то, что примерно тогда же было доказано, что на Луне есть запасы воды (правда, в полярных областях, под поверхностью на глубине 1–3 метра), принесенной на спутник кометами или астероидами. Это очень интересно и фактически означает, что разговоры о создании лунных баз все дальше от утопии.
– Есть ли решения, как можно защитить космонавтов от радиации?
– Обсуждаются разные варианты, но глобально проблема не решена. Более того, раньше все сходились во мнении, что на Марс нужно лететь в момент минимальной активности Солнца (имеется в виду 11-летний цикл солнечной активности), когда солнечный ветер, поток заряженных частиц от нашего светила, стихает. Теперь ученые предполагают, что, может быть, все нужно делать наоборот: солнечный ветер выметает из Солнечной системы частицы галактических космических лучей от более далеких звезд (и даже от других галактик), чье действие – из-за большего ускорения – опаснее, а значит, нужно лететь в моменты пика солнечной активности. По этому вопросу – казалось, давно решенному – сейчас идут споры.
– Последние научные открытия, связанные с Марсом и подававшиеся в прессе как сенсационные, взбудоражили научное сообщество так же, как и людей, далеких от науки?
– Не могу сказать, что для ученых многое было неожиданностью. А Марс присутствует в общественном сознании очень давно – наверное, с конца XIX века, когда Джованни Скиапарелли увидел на Марсе полосы, которые назвал каналами. Многие посчитали их искусственными сооружениями. Наблюдения Скиапарелли произвели фурор, второе рождение пережили идеи о множественности миров, о нашествии марсиан. Уже спустя несколько десятилетий появилась «Война миров» Герберта Уэллса, еще немного погодя – «Аэлита» Алексея Толстого. Наступил расцвет научной фантастики, и сюжеты, связанные с Марсом, всегда были ее частью. В СССР надолго запомнились идеи академика и астроботаника Тихова, который считал, что изменения цвета поверхности Марса связаны с жизнью трав и деревьев. Отсюда популярный в 1950-х годах лозунг «И на Марсе будут яблони цвести». Но когда в 1971 году аппарат, спущенный с советского «Марса-3», впервые сел на поверхность Красной планеты, стало ясно, что Марс – очень неприветливая планета. Затем аппараты «Викинг», отправленные NASA для поиска жизни на Марсе, не обнаружили того, что все так надеялись найти, – жизнь, и в этом смысле вернулись ни с чем (сами «Викинги», разумеется, остались на Марсе).
– Было разочарование?