Москвичи стоят в очереди за продуктами, 1919 год
РИА Новости
Краткий пересказ книги Наталии Лебиной «Cоветская повседневность: нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю» (М., НЛО, 2015).
Контекст
Наталия Лебина – российский историк, доктор исторических наук, научный консультант Института наследия имени Д.С. Лихачева. Лебина одна из первых на постсоветском пространстве начала изучать советское наследие в рамках модной в академических кругах истории повседневности; в 2006 году ее книга «Энциклопедия банальностей. Советская повседневность: контуры, символы, знаки» получила премию «Нон-фикшен».
«Советская повседневность» – это масштабное исследование норм и аномалий в повседневной жизни советского человека на протяжении периода от военного коммунизма до смерти Сталина. После выхода первого издания (1999) часть рецензентов была настроена более чем враждебно – Лебину упрекали в очернении советского прошлого. При этом второе издание вошло в лонг-лист премии «Просветитель».
Прямое нормирование повседневности: культура еды
Лозунги «Мясо – вредно» и «Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу» – не литературный вымысел Ильфа и Петрова, а историческая реальность 1920-х годов. Советские теоретики питания настоятельно советовали возмещать недостаток жиров в рационе употреблением жиров из кедровых орехов, сои, арбузных семечек, тыквы, а белков – горохом, бобами, щавелем и шпинатом. В 1920–1930-е годы появилась масса кулинарных книг, которые помогали хозяйкам готовить в условиях нехватки продуктов в основном из картофеля, солонины или сои. Появились шутки на тему продовольствия; например, на ленинградском «Красном путиловце» в 1928 году были обнаружены два плаката. Первый – с портретом Ленина и подписью «Долой Ленина с кониной», второй – с портретом Николая II и подписью «Давай Николая со свининой».
С 1917 года власть начала внедрять «коллективное питание по карточкам» в столовых. Население разделялось на трудовое и нетрудовое; у первых паёк был больше. Изменился сам смысл процесса питания: главным стало насыщение. Аномалией, естественно, стали частные рестораны. Велась безуспешная борьба с частной торговлей съестным.
При НЭПе система коммунального питания стала сворачиваться. Вернулись частные магазины, лавки и рынки, а также рестораны. Вальтер Беньямин, посетивший Москву в 1926–1927 годах, был поражен обилием «приличных заведений». В своем дневнике он описывает кондитерскую, где подают «взбитые сливки в стеклянных чашах» и безе, французское кафе в Столешниковом переулке, облицованный деревом зал гостиницы «Ливерпуль». В 1923 году появилось паевое кооперативное товарищество «Народное питание» (Нарпит). Заведения Нарпита были освобождены от налогов. Здесь было дешево, но ни блюда, ни обслуживание не были качественными.
К концу НЭПа ситуация ухудшилась; к весне 1929 года карточки были введены повсеместно. Распределительная система спровоцировала появление феномена блата. Норма блата продолжала существовать в сфере питания и после отмены карточек в 1935 году, и в условиях карточной системы 1941–1947 годов, и после войны.
Реалии советской жилищной политики
После 1917 года самая обездоленная часть горожан ожидала улучшения быта. Представителей «победившего класса» из казарм начали переселять в квартиры буржуазии и интеллигенции. Власть гордилась этим проектом, о чем свидетельствует снятый тогда же фильм «Уплотнение», о дружбе профессора с вселенными к нему рабочими. Передовые большевики жили в коммунах. Например, в своеобразное общежитие-коммуну была преобразована роскошная московская гостиница «Националь». В Петрограде элита большевистского актива сосредоточилась в «Астории». В первой половине 1920-х годов стали появляться первые стихийные молодежные коммуны.
К лету 1922 года разрешили сделки с недвижимостью (со свертыванием НЭПа – запретили). Согласно принятому в 1926 году декрету, купившие жилплощадь наказывались выселением. В 1930-е коммуналки стали важным фактором, сделавшим возможным массовый психоз доносов. Было разрешено самоуплотнение (самостоятельный выбор подселяемых), так что арест соседа сулил улучшение условий. Доносительство стало нормой и маркером благонадежности.
В официальный дискурс второй половины 1930-х годов проникла идея постепенной интимизации жилого пространства. В передовице журнала «Архитектура СССР» за май 1936 года отмечалось: «В трактовке жилья должен сказаться элемент известной интимности». Таким образом, власть объявила о смене нормы, однако соблюдалась эта норма не для всех: индивидуальное жилье было доступно лишь элите. Квартирный вопрос впоследствии был еще усугублен разрушениями Великой Отечественной войны: к 1952 году число бараков выросло на 50% по сравнению с 1940-м, а количество их жителей увеличилось на 33%, составив 3,847 млн человек, из которых 337 тысяч жили в Москве.
