Как Европа встречает своих граждан, вернувшихся с джихада

Еще до того, как гражданская война в Сирии перекинулась на Ирак и разродилась монстром Исламского государства, было понятно, что этот конфликт подарит человечеству кое-что принципиально новое – гастролирующих по миру джихадистов с боевым опытом и европейским гражданством. Обычных международных джихадистов с боевым опытом хватало и раньше, они в больших количествах катались в Афганистан, Египет, Боснию, Судан и прочие государства, где требовалось пострелять во славу ислама. Но все это было где-то далеко, в третьем мире. А в Сирии впервые обнаружилось несколько тысяч человек, которые приехали туда повоевать не откуда-нибудь из Саудовской Аравии или Алжира, а из Западной Европы.

Нетрудно было догадаться, что рано или поздно эти ребята, обогатившись новыми привычками и боевым опытом, потянутся назад не на свою историческую, а на новую европейскую родину. И Западной Европе это возвращение не сулит ничего хорошего. Сейчас этот момент настал, пошли первые возвращения, и западноевропейским правительствам приходится срочно выдумывать, как же им теперь быть со своими пережившими джихад гражданами. 

Европейские интербригады

Количество граждан Западной Европы, воюющих в Сирии и Ираке, оценивается примерно в две тысячи человек. Хватит не то что для терактов, а для полномасштабных боевых действий. Больше всего джихадистов из Франции и Великобритании, но по концентрации лидируют небольшие страны Бенилюкса и Скандинавии. Из одной только пятимиллионной Дании воевать в Сирию и Ирак уехало больше ста джихадистов.

Европейские правительства довольно долго не обращали на эту проблему особого внимания и, наоборот, были заняты тем, чтобы поставить сирийским повстанцам как можно больше оружия. Меры предосторожности против собственных джихадистов ограничивались в основном разговорами о том, что неплохо бы было блокировать сайты и страницы в соцсетях, через которые идет исламистская пропаганда и прием добровольцев из числа европейских мусульман, изымать их базы данных. Некоторые страны ЕС ввели временный запрет для своих граждан на поездки в Сирию и Ирак, хотя в условиях открытых границ Шенгена проследить за его выполнением непросто, особенно для обладателей европейских паспортов. Еще сложнее – проконтролировать, кто из европейских граждан вернулся назад с джихада, а не просто после визита к родственникам. 

Всерьез об угрозе от собственных джихадистов в Европе заговорили только после того, как появились убитые. В конце мая французский гражданин Мехди Неммуш расстрелял четырех человек около Еврейского музея в Брюсселе. В ходе расследования выяснилось, что он не так давно вернулся из Сирии, а дома у него нашли символику Исламского государства Ирака и Леванта. Потом человек, отрезающий под камеру голову американскому журналисту, вдруг заговорил с лондонским акцентом. Тогда европейское общественное мнение забеспокоилось, а в правительствах поняли, что возвращение джихадистов с Ближнего Востока уже началось и с этими людьми надо срочно что-то делать. 

Джихадист Хемингуэй

Но вот что именно с ними делать – не очень понятно. Потому что словосочетание «участие в джихаде» звучит угрожающе, но оно само по себе не числится в европейском законодательстве как преступление. По сути речь идет просто о европейских гражданах, которые съездили в Сирию или Ирак и провели там какое-то время. Чем они там занимались – неизвестно. Возможно, взрывали, убивали, пытали, калечили, проводили этнические и конфессиональные чистки. А может, просто еду готовили для повстанцев, или раны перевязывали, или еще как ненасильственно сотрудничали с местными боевиками. 

Сотрудничество с террористическими организациями – это, конечно, преступление, но в глазах Европы далеко не все сирийские и иракские повстанцы – террористы. Исламское государство – это да, террористы, но там ведь есть еще куча другого народа, их европейцы до самого последнего времени называли борцами за свободу и демократию против диктатуры Асада. Европейские правительства сами поставляли этим группировкам оружие, а теперь будут судить собственных граждан за сотрудничество с этими благороднейшими людьми? Так ведь нельзя.

Потом это мы воспринимаем исламизм как антигуманную и террористическую идеологию, а если посмотреть более отстраненно, то чем исламизм принципиально отличается от коммунизма или национализма в его крайних формах? Люди поехали вроде как бороться за свободу и демократию в этнически или религиозно близкой им стране – это само по себе преступление? Тогда получается, что Хемингуэя, сражавшегося в интербригадах вместе с испанскими красными, тоже надо было по возвращении посадить? А те европейские добровольцы, которые из идеологических соображений ездили в Латинскую Америку помогать бороться с хунтами, – их тоже сажать надо было?

Что бы ни подсказывал в этой ситуации здравый смысл, европейское правосудие не может ответить на эти вопросы утвердительно. Евросоюз только в 2002 году согласился внести левацких боевиков колумбийской FARC в список террористических организаций. У них на счету тысячи трупов, теракты, ограбления, похищения людей, наркоторговля, а европейцы все равно никак не могли решиться назвать террористической группировку, которая борется за всякие благородные цели типа колхозов. В рядах FARC до сих пор сражаются европейские добровольцы, и вряд ли с ними особо строго обойдутся на родине, если они захотят вернуться. 

Опаснее Судана

Если европейцам можно воевать в колумбийской FARC, то почему нельзя в какой-нибудь Освободительной армии Сирии? У европейских государств не нашлось убедительного ответа на этот вопрос, поэтому они решили, что и в Сирии тоже можно, а задерживать вернувшихся джихадистов надо только в крайних случаях. Даже в Великобритании, где правительство больше других в Европе озаботилось этим вопросом и вообще отличается уровнем здравомыслия повыше среднеевропейского, полиция арестовала всего 40 из примерно 250 вернувшихся из Сирии и Ирака джихадистов. Премьер Кэмерон обещает решительные меры, но пока они ограничиваются тем, что авиакомпании обязали предоставлять спецслужбам списки пассажиров, а полиция получила право конфисковывать паспорта у тех, кого подозревает в желании поучаствовать в джихаде, – чтобы они не могли выехать за границу. 

Хотя на фоне других европейских стран британская активность выглядит образцом решительности и суровости. В Дании, например, власти вообще не преследуют вернувшихся джихадистов, а, наоборот, оказывают им всяческую поддержку. Вообще Дания, несмотря на свою щедрую социальную систему, кучу программ по интеграции и чрезвычайную терпимость, оказалась одним из европейских чемпионов по производству борцов за веру: при пяти миллионах населения сражаться в Сирию и Ирак оттуда уехало более 100 человек, из 65-миллионной Великобритании – всего 500. Но датчане решили, что такая печальная статистика не повод пересматривать привычные им правила, и продолжают бороться с джихадом пособиями.

Вернувшихся датских джихадистов лечат, психологически реабилитируют, помогают найти работу или устраивают учиться – и все это за государственный счет. Оставшимся в Дании родственникам джихадистов власти помогают поддерживать связь с уехавшими в Сирию борцами. А те, кто решит, что навоевался, могут рассчитывать на поддержку датского государства с обратными билетами. Но самое прекрасное, что социальные службы, которые всем этим занимаются, не сотрудничают с полицией и спецслужбами, потому что это может подорвать доверие вернувшихся джихадистов. 

В результате получается, что те датские исламисты, кто несколько месяцев, а может, и лет, участвовал в боевых действиях, убивал людей, грабил, устраивал теракты и, возможно, даже проводил этнические и религиозные чистки, не просто остаются безнаказанными, но еще и получают от властей Дании награду – бесплатный перелет, лечение, обучение. То есть джихадистом в Дании быть выгодно: тебе гарантирована безопасность и целый комплекс социальных услуг по возвращении. Непонятно только, почему за эту деятельность датчане до сих пор не попали в американский список стран – спонсоров международного терроризма.