В газете "Ведомости" Константин Сонин положительно отзывается о саммите G20, причем не столько из-за принятых решений, сколько за символизм: "Дело не в триллионе долларов, выделенном МВФ на борьбу с кризисом (сильнее всего это поможет небольшим странам, у которых значительная часть проблем связана с курсом национальной валюты). Дело в том, что встреча ясно продемонстрировала: мир остается единым. Правительства ведущих стран, пусть и озабоченные, прежде всего внутренними проблемами, видят опасности протекционизма и (пока) считают возможным громко говорить об этом. Для нас самый важный итог выглядит так: Россия остается частью "большого мира" и ставит своей задачей в нем оставаться". Я даже добавлю, что и миллиард долларов – это преувеличение. Как показывает более детальный анализ, лидеры смогли договориться только о 100 миллиардах долларов новых программ. Понятное дело, на уровне всего мира такие деньги нельзя воспринимать как серьезную попытку что-то сделать. Трудно спорить с Сониным, что реальным результатом встречи можно считать только символизм. Но, на мой взгляд, лондонский форум показал еще одну очень важную вещь. И в отличие от заверений о совместной борьбе с протекционизмом и объединенными усилиями по выходу из кризиса этого мы не ожидали. Самый важный результат саммита – как раз отсутствие результата. Лидеры не договорились, ни о каких конкретных действиях, о чем мечтали особенно Барак Обама и Гордон Браун. Не было принято жестких договоренностей о стимулировании экономики. Фактически, сбылась мечта либерала. Мировой экономике придется вылезать из кризиса самой, как и должно быть. Некоторые экономисты во главе с лауреатом прошлогодней Нобелевской Премии по экономике Полом Кругманом будут огорчены. Другие наоборот, обрадуются. Мнение о том, что неспособность правительства (или в нашем случае правительств) влиять на экономику лучше всего помогает в кризис, существует давно и анекдотически доказано на примерах российского кризиса 1998-го года и американского 1920-го. Интересно, что мы обязаны этой победе вовсе не традиционным очагам либерализма США и Великобритании, а самым "левым" из членов двадцатки, а именно Франции и Германии. Экономисты, особенно либерального толка, уже несколько десятилетий ругают эти страны за слишком жесткие рынки труда, где гораздо сложнее проводить сокращения. Об этом, кстати, пишет и Сонин: "В Европе, где рынки труда более защищены, чем в Америке, потребление не падает так сильно вслед за падением ВВП, а значит, аргументов в пользу стимулирования спроса меньше. Негибкость европейских рынков труда еще, возможно, сыграет отрицательную роль, тормозя переход европейских стран к росту, но пока кризис в Америке чувствуется сильнее, чем в Европе".