Здание штаб-квартиры КГБ на Лубянской площади, 80-е годы
David Broad / Wikipedia.org / https://creativecommons.org/licenses/by/3.0/
«Сбылась мечта идиота». Эта бессмертная фраза Остапа Бендера крутилась у меняв голове и грустная улыбка не сходила с моего лица, когда я читал письмо Алексея Навального, посланное мне им через его адвоката из российской тюрьмы в марте 2023 года. В этом письме Алексей говорит о том, как помогает ему моя книга «Не убоюсь зла» и как похож ГУЛАГ, о котором я пишу, на ГУЛАГ, в котором находится он», — пишет в предисловии к переизданию своих мемуаров бывший советский диссидент Натан Щаранский. Первое издание вышло в России в 1991 году, и тогда автор искренне полагал, что его опыт навсегда остался в прошлом. Однако спустя три десятка лет книга Щаранского стала культовой для Навального, Владимира Кара-Мурзы, Ильи Яшина и других российских политзаключеных наряду с концлагерной документальной прозой Виктора Франкла.
Впрочем, полезна она будет и тем, кто на свободе: помимо практических рекомендаций по выживанию в российской тюрьме, Щаранский подробно рассказывает о своем опыте противостояния советскому режиму в самые глухие застойные годы. А с учетом того, как сложилась судьба Щаранского (после девяти лет за решеткой в пыточных условиях он первым из советских политзаключенных вышел на свободу во время Перестройки — и сделал феноменальную политическую карьеру на исторической родине), это еще и очень обнадеживающее чтение. С любезного разрешения издательства Freedom Letters публикуем одну из самых веселых глав книги.
Юмор и ирония давно стали моим оружием в удержании КГБ «на дистанции». Ведь эта организация в действительности может быть прекрасной мишенью для насмешек из-за своего двусмысленного положения. КГБ в повседневной жизни как бы не присутствует, должен постоянно скрывать или, во всяком случае, преуменьшать свою роль. В то же время такие советские «столпы власти», как милиция, суды, прокуратура, Верховный Совет — всего лишь фикции, чье влияние при соприкосновении с КГБ существует лишь на бумаге. На уровне «хвостов» это выражалось в том, что их приказу подчинялся милиционер любого ранга, правил уличного движения для их машин просто не существовало, и в то же время… они сами тоже вроде бы не существовали, что и создавало немало комических ситуаций.
Еще одна причина для смеха — противоречие между «благородными» целями КГБ и ничтожеством исполнителей.
Впервые я обнаружил освобождающий эффект насмешки над кагебешником осенью семьдесят третьего года, когда застрял в сломавшемся лифте с двумя своими «хвостами» — мужчиной и женщиной. Был выходной день,и даже «уокитоки» моих спутников не помогли — прошло немало времени, прежде чем появился монтер и починил лифт.
Я тогда еще не очень привык проводить время в обществе «хвостов», они тоже пока не нашли со мной нужного тона, и некоторое время в лифте царило напряженное молчание. Наконец я попытался разрядить ситуацию:
— Плохая у вас работа! Вместо того, чтобы сидеть, выпивать с друзьями — висите в лифте…
Мужчина напряженно улыбнулся и, поколебавшись, перешел на одну из их стандартных тем: есть столько хороших советских евреев, почему бы мне не быть одним из них?
— А как насчет вас? Ваше еврейство вам не мешает в КГБ? — неожиданно для самого себя спросил я.
— А что, разве вы не видите, что я не еврей? — удивился курносый, белобрысый, без малейшей примеси семитских черт собеседник.
— Ну, вы можете обманывать кого угодно, только не меня. Мне сразу ясно, что в вас есть еврейская кровь, но не огорчайтесь — среди евреев тоже много хороших советских граждан, — вернулся я к его теме.
Мой собеседник очень разволновался. Игнорируя мои реплики, он напряженно вглядывался в свое отражение на глянцевой стене лифта. А когда лифт починили, бросился к машине и стал пристально изучать свое лицо в смотровом зеркале.
«Дерево целей и средств» Щаранского. Сидя в Лефортовской тюрьме, он, инженер-математик по образованию, моделировал оптимальные способы взаимодействия со следователями КГБ. По воспоминаниям Щаранского, эту схему приходилось перерисовывать каждое утро, а вечером уничтожать — чтобы не нашли при обыске в камере
Freedom Letters
