Матрешки: Путин, Трамп, Сталин
Фото: Hendrik Schmidt / dpa / Global Look Press
Вчера в России отмечали День памяти жертв политических репрессий. Это хороший повод поговорить о том, как память о жертвах сталинизма сочетается с нарастающими преследованиями за политические высказывания и действия. А также о том, как долго сможет продлиться нынешний политический режим и каковы могут быть сценарии после его завершения. Обсудили эти вопросы с Евгением Добренко — профессором Венецианского университета, историком культуры, литературоведом, автором книг по сталинизму.
— Как можно описать ту ситуацию, которая сложилась вокруг фигуры Сталина и соответственно памяти политических репрессий, которые с ней связаны? С одной стороны, по всей стране есть мемориалы памяти жертв сталинских репрессий. А с другой — растет одобрение фигуры Сталина, ему устанавливают новые памятники и все прочее.
— Этот процесс можно назвать демемориализацией жертв политических репрессий. Он направлен на то, чтобы при сохранении некоторой риторики о памяти о жертвах сталинских репрессий фактически дезавуировать эту мемориализацию или растворить в общей риторике об абстрактных жертвах.
Я напомню, летом этого года было принято скандальное распоряжение правительства. Оно касалось документа, который, кажется, назывался «Концепция государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий». И в этом документе исчезло понятие «массовые» применительно к репрессиям. Кроме того, там не упоминается, кто проводил репрессии, кто несет ответственность за них, когда они были, в чем они заключались, сколько людей стало их жертвами. Отсутствует напоминание о том, что отрицание репрессий недопустимо, и т.д.
Все это, конечно, не новые стратегии. Они очень сильно напоминают то, что происходило, когда в хрущевскую эпоху оттепели постоянно сменялись заморозками и наоборот. То есть объявляется какая-то политическая линия, потом она отменяется, но не прямо, не публично, а как бы незаметно корректируется. Как развивалась оттепель? В начале 1956 года Хрущев выступает со своим знаменитым секретным докладом. Дальше события начинают развиваться так, что ситуация выходит из-под контроля. И уже к октябрю формируется масштабный кризис, связанный с венгерской революцией. Начинается отыгрыш назад, то есть перестарались, перелиберализировали. А потом опять шаг вперед, опять откат, опять шаг вперед и т.д. Вот этими спазмами этот процесс шел тогда. Понятно, что по масштабам либерализация, которая произошла в эпоху перестройки и после нее, была намного шире, объемнее и глубже. И понятно, что сейчас все отыграть назад не так просто.
И это не просто какие-то изменения риторики, а очень серьезные вещи. Мы помним массу примеров, как судили историков, например дело Юрия Дмитриева, как разгромили «Мемориал». То есть, с одной стороны, продолжается разговор о том, что репрессии недопустимы и т.д. С другой стороны, реальность совершенно иная.
Вы удивляетесь, как в одной реальности одновременно существуют две взаимоисключающие идеи? Но это как сказать, в Конституции написано, что Россия — это демократическое правовое государство. Но под эту Конституцию вполне можно создать абсолютно авторитарное государство, подмяв под себя все демократические институты и свободы в стране. Все помнят, что, например, сталинская Конституция была очень демократической. Но советская история учит нас тому, что в России есть огромная традиция превращения всяких демократических институтов и процедур в обычный декорум, который к реальности не имеет никакого отношения.
Мне кажется, что нечто подобное сейчас происходит и с памятью о жертвах сталинских репрессий. На словах это как будто есть. Так на словах и Советский Союз был демократическим государством. На словах ведь и нынешняя Россия по Конституции правовое демократическое государство, в котором имеются и свобода слова, и свобода печати, и свобода того, и свобода сего. Но к реальности все это не имеет никакого отношения.
Понятно, что основным источником репрессий является та институция, которая сегодня фактически управляет Россией. А эти люди заинтересованы в героизации своей деятельности, в утверждении того, что вся их деятельность в прошлом и настоящем патриотична и невероятно полезна, а не наоборот. Конечно, вся политика памяти, как она существует, говорит нам прямо об обратном. Понятно, что эти люди никогда не будут поддерживать те практики, которые выработались в течение последних 30 лет. Понятно, что Россия не может стать в полной мере правовым государством, не признав многомиллионные жертвы своих граждан, репрессированных в сталинскую эпоху и в целом в советскую эпоху. Без этого она не может стать правовым государством. Но современная Россия и не стремится к этому. Это государство, управляемое органами госбезопасности. Эти люди никогда не подчинялись праву. И, конечно, они по определению не могут защищать правовое государство. Так что здесь я не вижу особого противоречия. Я слышу тут лишь риторику. Но мы давно привыкли к тому, что риторика в России никак не связана с реальностью.
— А может ли такая тихая коррекция политики памяти постепенно нас привести к тому, что власть в какой-то момент начнет сносить мемориалы репрессированным? Вот уже силовые органы препятствуют проведению акции «Возвращение имен», давно уже снимаются таблички «Последнего адреса». И, конечно, стоит отметить, что Генпрокуратура ведет политику ре-реабилитации, за последние два года отменена реабилитация в отношении 4 тысяч репрессированных. Если через несколько лет возьмутся за мемориалы, думаю, смотреться это будет чудовищно
