На экономическом факультете МГУ имени Ломоносова в конце июня состоялось заседание диспут-клуба АНЦЭА на тему «Перспективы российской энергетики глазами экономиста и глазами энергетика», где обсуждалась проблема спроса на российские энергоресурсы и способы повысить энергоэффективность экономики. В роли энергетика – Татьяна Митрова, заведующая отделом развития нефтегазового комплекса России и мира Института энергетических исследований РАН. В роли экономиста – Леонид Григорьев, главный советник руководителя Аналитического центра при правительстве РФ. Slon публикует выступления докладчиков с небольшими сокращениями.
Татьяна Митрова

Как выпускница экономического факультета МГУ я изначально все же экономист, но здесь буду говорить как энергетик. Начнем с первого тезиса, что перспективы российской энергетики в первую очередь определяются трансформациями мировых энергетических рынков. Половина производимой первичной энергии у нас идет на экспорт, это ужасающие цифры. Известно, что российский быт строился исторически в значительной мере под влиянием именно экспортной ориентации. И сейчас, если вы вспомните все крупные инвестиционные проекты, поймете, что они заточены именно на внешний спрос, а не на внутренний. И немаловажный фактор: мировые цены на нефть фактически определяют внутренние цены на все ресурсы, не только на нефть, но и на газ, и на уголь. Поэтому зависимость наша от внешних рынков – колоссальная. Не хочется доказывать, как проявляется эта зависимость нашего ВВП от цен на нефть, но спорить тут достаточно сложно.

Что происходит на внешних рынках?

В «Прогнозе развития энергетики мира и России до 2040 года», который мы с Аналитическим центром при Правительстве РФ выпустили в апреле, достаточно детально рассматриваются все аспекты этой трансформации, если кратко суммировать, то все плохо. Трансформации крайне негативны для нас. Во-первых, идет снижение спроса на энергоресурсы, с одной стороны, работает кризис, с другой – структурные изменения в экономике, и в той же степени работает энергоэффективность. Соответственно, все прогнозы энергопотребления снижаются по сравнению с предыдущими, плюс, если учесть «сланцевую революцию» в увеличении собственной добычи в прежних странах-импортерах, границы ниши заметно сужаются, спрос у нас серьезно не растет, по сравнению с тем, что ожидалось. Во-вторых, идет очень быстрое расширение предложения энергоресурсов и усиление конкуренции. Помимо Австралии, Бразилии, Восточной Африки, на рынок выходит, например, Северная Америка, которую раньше никто как поставщика энергоресурсов вообще не рассматривал. Причем в США и в Канаде рост добычи сланцевого газа и нетрадиционной нефти приводит к тому, что уже после 2025 года регион становится энергоэкспортером, причем направленным на наши же территории и рынки, на Европу и на АТР. Мы будем конкурировать уже в неотдаленной перспективе. Ну и третья неприятность – это отсутствие роста цен. В целом сланцевая нефть, сланцевый газ и кризис вместе ведут к тому, что цены на нефть в долгосрочной перспективе до 2050 года не выходят из диапазона 100–130 долларов за баррель, цены на газ сохраняются практически на сегодняшнем уровне. Экспорт нефти даже в базовом сценарии сокращается на 200 млн тонн с 2040 года, а в случае дальнейшего совершенствования сланцевых технологий он сокращается практически на 250 млн тонн. По газу – 260, а то и 200 кубометров прироста экспорта, это радикально меньше цифр, которые задумывались в наших официальных стратегических планах. Впервые Россия сталкивается со столь жестким ограничением спроса на свои энергоресурсы, обычно ограничения идут от производства: больше просто не успевают добыть, а теперь больше от нас просто не хотят.

Равновесные годовые цены нефти снижаются во всех сценариях до 2020 года в связи с происходящим переизбытком, и даже в случае, если сланцевые технологии потерпят полный крах и в силу технологических и экологических соображений будут запрещены, цены на нефть не поднимутся выше 130 долларов за баррель. Это значит, что рассчитывать на рост вклада ТЭК в нашу экономику, на поступления в бюджет и так далее уже не приходится, период бурного роста закончился в 2008 году. По газовым ценам тоже есть разные сценарии, перспектива до 2020–2025 года также достаточно печальна, роста цен не происходит, а по отдельным региональным рынкам идет заметное падение. Мы по ценам нефти и газа проанализировали примерно 700 горных месторождений, это большие детальные расчеты со всеми затратами на добычу и транспортировку, нет фундаментальных факторов для дальнейшего заметного роста цен, следовательно, рассчитывать на увеличение доходов от экспорта не приходится.

Что это означает для энергетики России, как она на это все реагирует?

Важно отметить, что энергетика сейчас находится в той стадии, когда снижается конкурентоспособность наших энергоресурсов на экспортных рынках. Налоговое регулирование устроено таким образом, что отнюдь не стимулирует ни инновации, ни сокращение затрат. Наш анализ по отдельным регионам показал, что Россия оказывается наиболее чувствительной ко всем трансформациям, по сравнению с остальными участниками рынка. В ближайшие 10–15 лет экспорт российских энергоресурсов будет сокращаться по сравнению с официальными прогнозами. Это не просто сокращение экспорта, это и рост энергоемкости ВВП, сокращение энергопотребления, замедление темпов роста экономики, сокращение инвестиций в ТЭК, то есть это влечет за собой целую цепочку последствий. Фактически учет одного фактора ограничений по объемам и ценам экспорта дает замедление роста ВВП на 1% в год, это серьезно, и в конце периода – уже весьма ощутимое значение.

Выводы: что нам со всем этим добром делать?

Первый вывод для экономической политики – что благоденствие закончилось, второй – что теперь критическим фактором для нас становится обеспечение конкурентоспособности наших энергоресурсов на мощных рынках. Для этого есть два очевидных метода воздействия. Во-первых, радикальное снижение стоимости наших инвестиционных проектов, потому что сейчас в сравнении с зарубежными аналогами они завышены в два-три раза; очень тщательная экономическая оценка эффективности этих проектов, потому что далеко не все они востребованы на внешних рынках. Ну и, конечно, улучшение качества государственного и корпоративного управления, сюда входит и реформа налогообложения, и переход от привычного нам уже ручного управления ТЭК к созданию институционально грамотного, когда оно будет само развиваться. А также привлечение иностранных партнеров в консорциум, потому что, как показывает практика, они вводят очень жесткий контроль затрат и, соответственно, это разбазаривание хотя бы немного сдерживают.

Второй мой тезис касается перспективы этой внешней конкурентоспособности, которая теперь становится критической. Наша конкурентоспособность будет зависеть от того, как разрешится вопрос, кто является главным выгодоприобретателем от деятельности ТЭК, государство – за счет бюджета? Как хорошо было подсчитано в исследовании «Тройкой Диалог», 90% всех поступлений от любого проекта идут в бюджет тем или иным образом. Экспортные пошлины, налоги и так далее. Вопрос в том, кто для кого работает? Решает ли государство внешнеполитические свои задачи за счет экспорта энергоресурсов? Это вся история с Украиной, переговоры с Китаем, строительство «Южного потока» и целый ряд других проектов, которые с экономической точки зрения вызывают много вопросов, тем не менее активно осуществляются. Решает ли государство свои социальные вопросы за счет опять же ТЭК, субсидирования энергопотребителей и накладывания на энергетические компании разных форм социальной нагрузки, модификации, развития Сочи и так далее? Или государство решает за счет ТЭК поддержать развитие отдельных регионов – Заполярья, Восточной Сибири, построить инфраструктуру неэнергетическую, но за счет реализации энергетических проектов. Вот это все мы сейчас наблюдаем, но надо понять, это так всегда будет, это так и задумано, что государство должно быть выгодоприобретателем?

Какие еще могут быть варианты, кроме государства?

Российские энергетические компании и их акционеры, отечественные производители оборудования для нужд ТЭК, строительные компании в регионах – иногда возникает ощущение, что именно они являются основными выгодоприобретателями. Или это могут быть иностранные энергетические компании, их все не любят и боятся? Или кто-то еще? Экономика, народно-хозяйственная эффективность, народ, не побоюсь этого слова? Эта проблема, на мой взгляд, совершенно не решена, и даже не проартикулирована – для кого развивается ТЭК. В качестве выводов относительно экономической политики вот это стремление решить все насущные проблемы за счет ТЭК ведет к постоянному принятию экономически неэффективных решений и снижает конкурентоспособность, подрывая тем самым то, ради чего все и задумано. Нужно искать другие механизмы решения перечисленных задач. С другой стороны, внутри самого ТЭК есть очень большие резервы для влияния на экономику, например, те, казалось бы, негативные трансформации на внешнем рынке, стагнация и даже снижение цен дают возможность ослабить ценовую нагрузку ТЭК на экономику за счет более сдержанного роста тарифов на тот же самый газ. Наши расчеты показывают, что торможение на 1% темпов роста тарифов на газ ведет к увеличению темпов роста ВВП на 0,2–0,7%, это очень большие величины, воспользоваться этим было бы вполне разумно и логично.

Третий тезис – снизить нагрузку на ТЭК можно за счет повышения энергоэффективности, это по-настоящему результативный метод, энергоемкость нашего ВВП втрое выше среднемировой, и этот разрыв не уменьшается, причем прошедший за последние годы рост цен на энергоносители ярко продемонстрировал, что он не является достаточным стимулом для повышения энергоэффективности. Эти ограничения в виде высокой стоимости капитала, практической недоступности прямых денег и крайне неблагоприятных регуляторных рамок убивают весь эффект от роста цен и все равно не дают энергоэффективности осуществляться в той мере, в какой хотелось бы. На внутреннем потреблении энергии можно было бы сэкономить, по крайней мере понятно, что это разумнее и дешевле сделать, чем идти добывать нефть и газ куда-нибудь в Арктику.

Ну и последний тезис – перспективы российской энергетики напрямую зависят от инвестиционной эффективности, например, энергетического комплекса. ТЭК осуществляет колоссальные капиталовложения, и в ближайшие годы, по всем нашим стратегическим документам, они должны еще вырасти и достичь 6–7% от ВВП, колоссальная цифра, в среднем по миру это 1,3–1,5%, инвестиционная нагрузка очень высока. При этом все стратегические документы, на которые они ссылаются, принятые в 2006–2009 годах, уже безнадежно устарели, не учитывают внешние изменения (и ценовые, и с точки зрения спроса на наши энергоресурсы) и не соответствуют внутреннему прогнозу социально-экономического развития. Все эти объемные инвестиции задуманы под другой мир, какого уже нет и не будет. И такой неприятный фактор: по сравнению с 2006–2010 годами капиталоемкость единицы произведенной энергии, по этим всем утвержденным планам, увеличится в эти пять лет на 22%, и это обусловлено как раз низкой эффективностью управления инвестициями. Практически любой наш нефтяной или газовый проект будет кратно дороже зарубежного аналога, можно долго копаться в причинах происходящего, но факт отрицать нельзя.

Что с этим делать?

Во-первых, необходима ревизия энергетической политики в целом, стремимся ли мы по-прежнему отправить на внешние рынки побольше нефти и газа, или все-таки мы понимаем, что работаем в рыночном окружении и стремимся максимизировать прибыль, а не объем. Также необходима ревизия планов отраслей и особенно крупных компаний по инвестициям, ну и, конечно, необходимо радикальное увеличение инвестиционной эффективности, нужно провести ранжирование лежащих на столе инвестиционных проектов с отказом или отсрочкой от реализации тех из них, которые экономически сейчас неэффективны. Надо научиться жить по средствам.

Кто пострадает?

В краткосрочной перспективе – никто, потому что все недополученные на внешнем рынке деньги будут некоторым образом компенсированы внутри за счет повышения внутренних цен, повышения налогов. То есть я не предполагаю, что наши компании столкнутся со страшными угрозами банкротства в ближайшем будущем. В долгосрочной перспективе, хоть все и ждут другого ответа, я бы сказала, что пострадают сильнее нефтяные компании. То, что происходит со сланцевой нефтью, отразится на рынке нефти гораздо жестче, и объемы, в которых нас будут вытеснять с рынка, станут больше, соответственно, наши убытки и недополученная выручка заметно увеличатся. Я думаю, что это будет распределено между всеми нефтяными компаниями, осуществляющими экспорт. И для тех, кто действует внутри страны, тоже настанут тяжелые времена, а поскольку у нас еще и весь бюджет зависит от нефти, то главными пострадавшими будут как раз граждане РФ. С точки зрения доли производимой первичной энергии – 10% – представления нет, ни в энергетической стратегии, ни в обсуждениях это не поднимается, что меня очень пугает.
Страна, которая периодически встает в позу как энергетическая сверхдержава, во-первых, не имеет никакого представления о том, что происходит на внешних энергетических рынках, каждая «сланцевая революция» становится исключительным сюрпризом. Этот прогноз мы сделали из фундаментального финансирования, потому что мы понимаем, что это вообще никого не заботит и не является темой для обсуждения для правительства и соответствующих органов. Нет и понимания стратегии: как осталась с советских времен привычка «выполнять план», чем больше экспорта, тем лучше, увеличиваем поставки. А то, что времена изменились и максимизация экспорта далеко не всегда означает максимизацию выручки, тоже не всегда понятно. Это одна из важнейших проблем энергетической политики России, нужно определиться, на что мы претендуем, во что вкладываемся и от чего добровольно отказываемся.

Леонид Григорьев

Стратегия 2003 года писалась нищими, у которых было 18 долларов за баррель, они мечтали о 32, а стратегия 2008-го, утвержденная в 2009-м, во время кризиса, писалась людьми, у которых поехала крыша от 147 долларов. Что мы собираемся делать по поводу нашего энергетического сектора? Последний раз минимальная дискуссия об интересах страны в энергетике, как это ни парадоксально, была летом 2002 года, когда один делегат написал в газете внятно: «Энергетическая стратегия – это сумма интересов компании». Дело в том, что мы отличаем интересы страны и интересы компании, интересы Минфина, Минэка, Минэнерго, Минздравсоцразвития. Надо ясно понимать, что сейчас сложился достаточно устойчивый консенсус, при котором энергетика содержит всю российскую армию, ФСБ и МВД, полтора миллиона охранников. Это главный бенефициар сектора, и отнять ренту у них будет очень тяжело. Идет борьба между Минфином и компаниями за деньги для инвестиций. Но ничего не посчитано, нужно считать количество компаний, бюджет и так далее. Практически мы не имеем стратегии страны, и невозможно сделать нормальную экономическую стратегию, не понимая, как идут финансовые потоки между секторами, как мы реинвестируем в основную экономику наши экспортные доходы.

Идет тяжелый мировой кризис. Мы не понимаем посткризисную экономику, не решаем жилищные проблемы, проблемы дорог. В течение десяти лет XXI века у нас колоссальная норма сбережения, мы вывозим капитал! Неважно, хорошо ли мы все организовали или плохо, хороша ли или нет политика ЦБ, наплевать, кто и как отчитался за программу «2020», но никто не обсуждает главную проблему – почему мы в течение 10 лет вывозим 10% ВВП в сбережениях в год, мы не инвестируем свои сбережения. Мы вывозим капитал, а не инвестируем! Что вы хотите от этой экономики? Это нетривиальная проблема, в учебнике этого нет, никто не скажет, что мы нарушаем какой-то закон, эта страна не попадает ни в какие учебники. Вы 10 лет смотрите на вывоз капитала и обсуждаете, что политические проблемы угробили нашу экономику? Мы не можем решить проблему с реинвестированием. Ну нет у нас государственного долга, мы отличники по его отсутствию, но по инвестициям все наоборот. Мы радуемся отсутствию долга, мы горды этим, я не призываю к увеличению его, но мы по-прежнему ничего не делаем! Создаем мегарегулятор и думаем, что он нас спасет. Смысл происходящего в чем – к 2040 году страна останется без ресурсов, но мы этого не обсуждаем. Я верю, что все проекты наших энергетических компаний замечательны, но немного дороговаты, в 2–3 раза по сравнению с зарубежными компаниями. Если вы хотите вырваться в модернизацию и инновации, вы должны что-то делать с собственными деньгами. Каков прогноз? К 2040 году все, кто успеет заработать на нефти, разъедутся по Багамам. Какова стратегия страны в пределах этого периода? Нет никакой катастрофы в данный момент, но уже возникла проблема сужающихся ресурсов. Необходимо просчитать двухсекторную экономику и потоки капитала в энергетический и неэнергетический секторы и совершить «инвестиционный маневр» в пользу энергосбережения и высвобождения ресурсов.

Вскоре каждый третий инвестиционный рубль в стране будет энергетическим. Может, нам не надо так много электростанций по регионам? Нужно провести анализ энергоэффективности, снижать энергопотребление вместо того, чтобы строить, включить фактор энергоэффективности в региональные стратегии. Энергетика должна стать «коровой» модернизации, тогда мы сможем меньше зависеть от ТЭК. Общая проблема – как свободные средства в стране переправить в частный сектор – не решается. Прошло 10 лет подъема. У нас что-нибудь изменилось на рынке облигаций, в капитализациях банков, в мизерном банковском секторе? Реально мы не даем возможностей никому, никаких налоговых льгот для граждан, для компаний, разве что государственные субсидии. Никто не обсуждает, как систему развить до финансового сектора и перенаправления потоков, – эта проблема никогда не стояла стратегически.