Алексей Навальный попросил меня выдвинуться в Координационный Совет российской оппозиции, а я привык Навальному доверять, и если он считает, что выдвигаться надо, – значит, так оно и есть. Наверное, ближе к выборам надо будет написать какую-нибудь программу, но это ближе к выборам, а сейчас, насколько я понимаю, многих беспокоит вопрос участия журналистов в этих выборах. Некоторые даже считают, что журналист не имеет права выдвигать свою кандидатуру в Координационный совет. Как можно понять из самого факта моего выдвижения, я никакой проблемы в этом не вижу (видел бы – не выдвигался бы, конечно), но при этом я понимаю, что для многих этот вопрос остается открытым. Попробую дать на него ответ. Есть притча про первого секретаря Тульского обкома КПСС, который хвастался, что его область добилась невероятных успехов в культурном строительстве: областная писательская организация объединяет сорок прозаиков и двадцать поэтов, притом, что до революции в Тульской губернии жил всего один писатель – Лев Толстой. Эта притча учит нас, как мне кажется, тому, что в некоторых сферах человеческой активности формальный подход очень часто граничит с идиотизмом. Это важно. Одинаковых журналистов не бывает, журналисты все разные. Бывают хорошие, бывают плохие. Умные и глупые. Талантливые и неталантливые. Известные и неизвестные. Общих бесспорных правил, которые были бы обязательны к исполнению всеми журналистами, не существует в принципе. Даже «не писать неправду» не может быть таким правилом – есть, к примеру, fognews, который только неправду и пишет, оставаясь при этом вполне симпатичным журналистским продуктом. Даже в жанре кремлевской заказухи есть бесспорные мастера, которые, со многих точек зрения, занимаются недопустимым, но это не значит, что они что-то нарушают – потому что нарушать нечего. Достаточно заезженный и старый пример, который, мне кажется, стоит привести – в 1999 году Союз журналистов и сопутствующие ему структуры вроде «большого жюри» регулярно выносили какие-то предупреждения и порицания Сергею Доренко за его неэтичную и вообще чудовищную еженедельную программу – выглядели эти порицания при всей их справедливости очень нелепо. Доренко производил настолько выдающийся журналистский продукт, что его качество прощало и ангажированность, и даже прямую ложь, которая в программах Доренко, кажется, все-таки была. Но Доренко 1999 года – это все-таки крайний пример, он же даже не скрывал своих отношений с Березовским, которые были, насколько можно судить, и формальными, и человеческими. Вообще же ангажированность в той или иной мере свойственна всем журналистам. Когда в «Фейсбуке» какой-нибудь журналист называет Тимакову Наташей или Пескова Димой, можно предположить, что у «Димы» или «Наташи» найдется ресурс, чтобы – конечно, неформально, конечно, по дружбе, – повлиять на этого журналиста. Когда журналист регулярно пишет о правительстве или о «Единой России», в какой-то момент он сам, если умеет рефлексировать, заметит за собой что-то вроде стокгольмского синдрома – или не заметит, а просто скажет очередному критику власти: мол, ты несправедлив, ты не знаешь, как у них там все устроено, а я знаю, я могу войти в их положение. Знаменитые одиозные дискотеки в клубе «Завтра», когда оппозиционные активисты пляшут и напиваются в компании сотрудников СМИ – это тоже ангажированность. От ангажированности никуда нельзя деться. Кто-то говорит, что это нормальная общечеловеческая история – везде же есть партийная пресса, левые и правые газеты. То, что за редчайшими исключениями наши газеты еще не рассредоточились по партийным нишам, не отменяет ангажированности каждого отдельного журналиста. Того, который пляшет в «Завтра» с Анной Ведутой. Того, который в «Фейсбуке» называет Тимакову Наташей. Того, который выдвигается в Координационный совет, и того, который ходит на совещания в Кремль. Вольная и невольная ангажированность свойственна каждому, кто пишет о российской политике. Только одни свою ангажированность скрывают (часто не нарочно, а просто – нет времени, желания или ума, чтобы об этом подумать), а другие нет. Последним даже больше оснований доверять – когда я знаю, что уважаемый политический колумнист ходит на планерки к Алексею Громову, я, читая тексты этого колумниста, делаю поправку на Громова. Неангажированность и объективность должна быть свойством читателя, который понимает, где верить, где не верить, а где рыбу заворачивали. Как читатель я с этой задачей точно справляюсь, как автор – пытаюсь помочь читателю, в том числе и тем текстом, который вы читаете сейчас. Можно ли доверять мне как журналисту – это зависит от множества вещей, самой последней из которых является мое участие или неучастие в каких угодно политических структурах. Александр Плющев с «Эха Москвы» написал по поводу участия журналистов в выборах Координационного совета текст под названием «Подтираясь профессией» – посмотрите его, там собраны все штампы, связанные с журналистикой; я даже не знал, что сейчас кто-то может такое написать. Наверное, свою роль здесь сыграло странное корпоративное правило «Эха», согласно которому сотрудник станции не имеет права состоять в политических партиях. Этому правилу, как пишет главный редактор «Эха» Алексей Венедиктов, уже 22 года, то есть оно появилось во времена упадка КПСС, когда проблема департизации стояла достаточно остро на многих предприятиях. Я рад за «Эхо Москвы», трепетно хранящее корпоративные правила из прошлого века, но не без гордости за «Коммерсантъ», сотрудником которого я пока остаюсь, могу сказать, что у нас такого правила, слава богу, нет, а эховские правила на нас, еще раз слава богу, не распространяются. Автор – сотрудник ИД «Коммерсантъ».