Перевозка останков сербов, убитых в 1998 г. Фото Косово и Метохии из проекта «Корни души», автор Дарко Дозет
Илья Вукелич вырос в Советском Союзе, после окончания школы в Свердловске уехал в Белград и сделал там карьеру юриста. А параллельно, наблюдая становление режима Слободана Милошевича и разгорающиеся войны в бывшей Югославии, на протяжении 13 лет рассказывал об этом российской аудитории на «Радио Свобода» и в «Независимой газете». Объем его знаний об этих событиях настолько обширен, что наш разговор о национальном ресентименте — чувстве обиды и враждебности, которое привело к нескольким войнам на югославской территории в 1990-е, — пришлось разбить на несколько частей.
— Расскажи, как ты стал вести военные и политические хроники Сербии.
— Все началось с того, что я жил в Белграде и просто волей судьбы был свидетелем всего происходившего здесь. Где-то году в 1993-м кто-то привез газету из Москвы — это было совсем либеральное издание, объективное. И я просто поразился, до какой степени то, что они писали о том, что здесь у нас происходило, не имело ничего общего с действительностью. И это был мой мотив. Тогда же была демократия в России — и я решил донести до российской публики, по крайней мере, до какой-то ее части, информацию о том, что здесь происходит на самом деле.
А здесь происходило примерно то же, что в 2014 году началось в Крыму и продолжилось сейчас в Украине. Как будто бы по справочнику, который здесь тогда составлялся! Вплоть до того, что обоснованием для всех здешних безобразий служило утверждение о возрождении нацизма в бывших югославских республиках, на которые обрушились [сербские] вооруженные силы. Вплоть до этого, все, как по кальке.
Поскольку у меня никаких особых выходов и знакомств тогда в российской журналистской среде не было, то я попросту взял и в один прекрасный день осенью 1993 года позвонил по телефону на «Радио Свобода» — их штаб-квартира тогда была в Мюнхене. У меня не было никаких рекомендаций, у меня и опыта, собственно говоря, не было. Представился, изложил свою просьбу, и мне сказали: «Ну, давайте попробуем». Так все и началось.
— Ты вкратце описал, что тогда происходило в Сербии — а почему все так было? Можешь ввести исторический контекст, почему в бывшей Югославии события развивались по сценарию, который мы сейчас видим в Украине?
— Тогда поводом для начала военных действий было Косово, которое находилось в составе Сербии как автономный край и обладало существенными суверенными правами по отношению к центральной республиканской власти. Точно так же, как было и в крае Воеводина — это на севере, по направлению к Венгрии. Но там всегда было очень спокойно, и никаких столкновений, никакой вражды на межнациональной базе не было. А вот в Косове — было. И это требует большого исторического отступления. В Средние века на территории Косова находилось ядро средневекового Сербского государства. Тогда не Белград был его столицей — она была там, южнее. С той поры в Косове сохранились православные монастыри с изумительной фресковой живописью. В 1389 году, через девять лет после Куликовской битвы, в Косове произошла битва между сербским войском и турецкими завоевателями, в которой турки одержали победу. После этого они начали постепенно завоевывать и другие края Балканского полуострова. Таким образом, у сербов исторически особое отношение к Косову. Сложились и устные предания, в том числе очень красивые спевы — прекрасная сербская устная поэзия; поскольку население было в большинстве неграмотное, это передавалось из поколения в поколение.
С другой стороны, Косово было потеряно, когда Сербия была оккупирована турками, и практически находилось вне состава Сербии. После второго сербского восстания в начале XIX века оно стало автономным княжеством. И даже после того, как на Берлинском конгрессе в 1878 году была признана независимость Сербии, Косово оставалось вне состава Сербии. Оно продолжало оставаться под турками, но там все время жили сербы. А также албанцы. Они утверждали, что живут тут с незапамятных времен, сербы говорили, что те пришли только с турками. Но, конечно же, за время турецкого ига там произошли существенные этнографические изменения. И, судя по объективным источникам, по крайней мере, по тем, что я мог видеть, где-то к концу XIX века численность албанского населения Косова превышала сербское. Ненамного, но превышала.
Фактически Сербия возвратила себе Косово только в 1912 году по итогам Первой балканской войны. Но там уже было иное положение, чем пять веков тому назад. И надо сказать, национальные волнения в Косове не успокаивались ни в 1920-е, ни в 1930-е годы. И после Второй мировой войны, когда образовалась социалистическая Югославия, только Сербия получила в своем составе два автономных края с национальными меньшинствами — Косово с албанцами и Воеводину с венграми. Милошевич, придя к власти в 1987 году, понял, что Сербия неравноправна с другими республиками. Они имеют полную власть над своей территорией, а Сербия ее не имеет: входящие в ее состав автономные края наделены слишком большими правами. В частности, они входили и в президиум Югославии, где были представлены все республики.
Таким образом, голос Сербии разделялся на три. Плюс, автономные края часто голосовали против той же Сербии, которая оказывалась в меньшинстве. Это нетерпимое неравноправное положение, с точки зрения Милошевича, нужно было исправить.
К тому же начиная с 1960-х, когда немалое число косовских албанцев уехало в качестве гастарбайтеров в Западную Европу и стало там зарабатывать деньги, они проводили ненасильственную политику вытеснения сербов из края. Албанцы предлагали сербским жителям Косова, особенно в сельской местности, очень большие деньги за их имения — на порядки больше, чем это стоило на самом деле. Предположительно, в Западной Европе даже был создан какой-то фонд, куда албанцы вносили деньги с этой целью. К моменту, когда Милошевич пришел к власти — а он в немалой степени именно из-за этого пришел к власти в Сербии, — трения между албанцами и сербами, все еще не вооруженные, начали усиливаться.
Необходимо иметь в виду, что это проходило на фоне значительной либерализации Югославии после смерти Тито (который умер в 1980 году — Republic). При нем Югославия не была диктатурой в общепринятом смысле. Она была намного более свободной страной, чем, например, Советский Союз или страны Восточной Европы. Тем не менее именно такого рода вещи [как межнациональные конфликты] он держал под контролем. С началом перестройки в Советском Союзе, когда там стало теплеть, это, конечно, не могло не отразиться на всем пространстве, где были социалистические страны. Как бы они ни отличались друг от друга, началась спонтанная либерализация, и в этой ситуации, как, собственно, и в Советском Союзе при перестройке, начали вылезать наружу межнациональные конфликты. То же самое произошло и здесь. И в первую очередь, естественно, в Косове, где эта напряженность была сильнее всего.
Потом высказывались какие-то теории и гипотезы о том, что Милошевич заранее организовал какие-то вспышки недовольства сербов этими притеснениями со стороны албанцев, и в частности, не только рядовых албанцев, но и правительства автономного края. Они даже, помню, в тот год как раз устроили шествие на Белград из Косово и так далее. У меня нет доказательств, что он все это организовал — но во всяком случае Милошевич точно воспользовался этим для того, чтобы перейти от политики, которая раньше практиковалась в Югославии и Сербии в отношении межнациональных вопросов и косовской проблемы, к более радикальным методам. На тот момент более радикальным.
Илья Вукелич
Фото: Мария Покровская
Поскольку там по ходу дела ситуация обострялась и уже начинались волнения албанцев — в том, чтобы применить полицейскую силу для их подавления. Причем такую жесткую полицейскую силу. А это, естественно, привело к эскалации и дальнейшему обострению ситуации.
На волне недовольства косовских сербов Милошевич в 1987 году, когда был созван пленум Союза коммунистов Сербии (республиканской коммунистической партии), пришел к власти. Ему удалось обеспечить большинство голосов для смещения предыдущего руководства, которое было приверженцем умеренной линии урегулирования этого конфликта. И он предложил более радикальный вариант разрешения косовской проблемы — но все еще бескровный, все еще не связанный с военными преступлениями и геноцидом, в которых его обвиняли позже.
Но очень быстро повод для появления Милошевича на политической арене стал отходить на задний план. Это был мостик к власти. После этого он уже стал выдвигать претензии не только к представителям косовских албанцев и к властям в этом крае, а уже и к остальным югославским республикам. В ситуации того времени его слова и целенаправленная политика вели к возрождению сербского национализма, который теперь еще быстрее начал набирать силу. То есть он стал поднимать уже вопрос о положении сербов не только в Косово, скажем, но и в Хорватии (а там никаких причин для этого нет), в Боснии и так далее. Вот это было начало пути, то есть он стал раскачивать лодку, которая усилиями Тито была оставлена в достаточно стабильном состоянии.
Когда я впервые услышал речь Милошевича в 1988-м уже — я тогда был в армии, — меня сначала заинтересовало даже не содержание, а форма его выступлений. Она мне даже понравилась — это отличалось от предыдущих времен, когда все делалось по бумажке. Но уже на второй речи я пришел к выводу, что это очень угрожающая тенденция. Фактически через полгода после его прихода к власти и призывы, и риторика очень смахивали на те, с которых начинались кое-какие дела в одной европейской стране в 30-е годы XX века. Просто я люблю историю, поэтому у меня датчики на эту тему хорошо настроены. И далее, по мере развития событий, эта тенденция проявлялась все резче.
— А как ты думаешь, что было первично в диктаторской карьере Милошевича — его личные амбиции и убеждения или запрос со стороны общества?
— Он воспользовался моментом по причине своих личных амбиций. Многие задавались вопросом, чего же он, собственно, хотел? Судя по всему, раскачивая Югославию, он каким-то образом пытался даже не установить доминирование Сербии как самой большой и самой многочисленной республики в Югославии над остальными республиками, а, скорее, даже себя замышлял в роли нового Тито. При этом надо иметь в виду, что все это он делал в момент, когда шла либерализация не только в Югославии после смерти Тито, но и по всей Восточной Европе после начала перестройки. Кульминация его довоенных усилий пришлась, как ни странно, именно на 1989 год, когда пала Берлинская стена и начался демонтаж социалистических систем. Но он абсолютно игнорировал эту сторону процесса и продолжал попытки стать вождем. Именно вождем в старом понимании этого слова — не только национальным, а именно партийным, сохраняя преданность ортодоксальному пониманию югославского социализма. Он просто-напросто игнорировал новые времена.
Владимир Путин / бывший президент Югославии Слободан Милошевич
Фото: REUTERS и Валентина Соболева / ИТАР-ТАСС
Необходимо учитывать еще один момент — почему он стремился к такой роли и хотел для себя такого места. Там, очевидно, была какая-то семейная наследственность, в том смысле, что оба его родителя покончили жизнь самоубийством. Сначала [в 1962 году] застрелился отец, когда Милошевич был студентом — без видимых причин, даже не оставил какую-нибудь записку. А затем [в 1974 году], когда Милошевич закончил [юридический] факультет и уже работал, повесилась [на люстре] его мать. Опять же, много говорилось о воздействии его жены [Миры]. Она родилась во время войны, ее матерью была известная сербская деятельница коммунистического подполья — и, по одной версии, ее замучили немцы в тюрьме, а по второй версии, расстреляли партизаны по той причине, что она не выдержала допросов, рассказала что-то и была немцами отпущена. Воспитывалась будущая жена Милошевича у дяди, известного сербского коммуниста, который потом уже, когда Милошевич пришел к власти, в открытую очень неодобрительно высказывался по поводу некоторых черт характера своей племянницы. Она тоже занялась политикой, хотя одновременно была и университетским профессором, не таким успешным. Но я и от брата Милошевича однажды в минуту откровения услышал: «Во всем она виновата». Это было уже после свержения Милошевича. Вот такая подоплека для перехода к войне.
По всей видимости, бывшая Югославия не могла сохраниться в объединенном виде. Она, скорее, имела шансы на выживание, поскольку это был достаточно большой совместный рынок. Кроме того, остальные республики Югославии предлагали в 1989–1990 годах произвести модернизацию совместного государства, преобразовав его из сильной федерации в конфедеративное государство.
— Как Швейцария?
— Как Швейцария, или вот как по типу того, что позднее произошло в Советском Союзе [СНГ]. И даже сейчас, после всех этих войн, все народы [бывшей Югославии] продолжают жить вместе, продолжают торговать между собой. Потому что это, извините, вековой уклад.
Абсолютно бесспорно то, что этот развод мог быть произведен бескровно и на договорной основе, как это произошло между чехами и словаками. И вот за то, что так не произошло, главную ответственность несет Милошевич.
В промежутке между приходом к власти и началом войны Милошевич добился следующего. Он действительно ликвидировал эти автономные края. Путем организованного им бунта жителей (правда, мирного), он сумел добиться замены на лояльных ему людей в Приштине [столица Косова]. Там были не только сербы, но и албанцы — умеренные албанцы, которые, однако, видя, как развивается дело, очень быстро покинули Косово. То же самое произошло в Воеводине. А также путем бунта, организованного из Белграда, Милошевичу удалось сместить предыдущее черногорское руководство и привести к власти лояльных ему людей и там.
Все это происходило примерно одновременно — его, скажем так, наезды на остальные республики и переход от нормальных отношений в рамках еще единой страны к конфликтным. Все вдруг стало невозможно. Поздней осенью 1989 года он объявил экономический бойкот Словении, самой развитой югославской республике, по совершенно выдуманному поводу. Нарушение единства общеюгославского рынка было совершенно антиконституционным актом и, более того, было наказуемо по федеральному уголовному кодексу, что он полностью проигнорировал — естественно, зная, что никто не сможет его арестовать и так далее. Таким образом, он постепенно продвигался к развалу Югославии, делая все для того, чтобы этот развал стал насильственным.
Беженцы прибывают в Травник, Босния и Герцеговина, 1993 год
Фото: Михаил Евстафьев / Wikipedia
— В 1990-е трагические события в бывшей Югославии были постоянным новостным фоном: когда бы ты ни включил телевизор или радио, в Югославии шла война. Как до этого дошло? В какой момент была пройдена точка невозврата?
— Милошевич пришел к власти в 1987-м году, когда выборы здесь были однопартийными, не демократическими и так далее. Уже со второй половины 1989 года на волне перемен повсюду в Восточной Европе [югославские] республики одна за другой стали менять свои конституции, отменять монополию коммунистической партии, вводить многопартийную систему — и соответственно, назначать многопартийные выборы. Сначала это произошло в Словении, они всегда были лидерами. Затем в Хорватии, в Боснии и так далее. Милошевич до последнего медлил. Первые после Второй мировой войны многопартийные выборы были проведены в Сербии в декабре 1990-го. И в результате предшествующих действий Милошевича на следующих выборах в соседних республиках победили лидеры, которые не были полной его копией, но тоже имели националистическую направленность. В Хорватии выбрали Франьо Туджмана, в Боснии — Алию Изетбеговича. Схожие с Милошевичем персонажи. Это был еще один дополнительный шаг к дальнейшему.
Что касается Косова, то тогдашний югославский премьер Анте Маркович в 1990-м тоже предлагал Милошевичу урегулировать эту проблему, достичь договоренности с умеренными албанскими лидерами в Косове. Но условием к этому было то, чтобы Милошевич, как человек совершенно для этих умеренных неприемлемый, не участвовал [в урегулировании конфликта]. Милошевич наотрез отказался. То есть он делал все для того, чтобы этот конфликт набирал силу и в конце концов закончился войной — с погибшими и ранеными, которая началась весной 1991-го.
В июне 1991-го Хорватия и Словения провели референдумы о государственном суверенитете. На это Белград отреагировал отсылкой войск в Словению для ее подчинения. Но там случилось примерно то же, что сейчас произошло с российской армией в Украине.
Словенская территориальная оборона дала такой отпор — а там еще и условия местности очень благоприятствовали, это горная страна, — что пришлось эти войска, потерпевшие поражение, срочно выводить. Но поскольку сербов в Словении было немного, Милошевич согласился на их уход уже в конце июля 1991 года. Еще не была признана словенская независимость, но войска были отведены.
Тогда Милошевич устремил свой взор на Хорватию. И настоящая война началась в конце августа — начале сентября 1991-го, когда сначала на севере, то есть из Сербии, были двинуты войска на хорватский город Лукош в 100 километрах от Белграда — с другой стороны сербско-хорватской границы, которая пролегает по Дунаю. А в Черногории его сторонники организовали поход на Дубровник. Обратите внимание: и то и то делалось под лозунгом того, что в Хорватии возродился нацизм, и что эти возродившиеся нацисты готовят на севере нападение на Сербию, на Белград, а в Дубровнике хорватские нацисты готовят нападение на Черногорию. При том, что у хорватов не было тогда никакой армии, а только полицейские формирования, добровольцы. А с сербской стороны, естественно, было все — и авиация, и бронетанковые войска. Ничего не напоминает?
— А как люди-то относились к этому — его сторонники, оппозиция?
— К сожалению, происходило примерно то же, что сейчас происходит в России. Тогда, с приходом Милошевича, без всякого преувеличения, брошенная им миска упала, так сказать, на плодотворную почву, и поддержка его в первые годы правления была абсолютной. Почти абсолютной. Я думаю, без преувеличения, без всякого применения административного ресурса, где-то порядка 95%. Всюду были его портреты, включая автобусы, причем спонтанно, никто этого не приказывал. Такие как я — говорю это без какой-либо гордости — поняли, к чему все это ведет, по разным причинам, и предупреждали, что это плохо кончится, в первую очередь для сербского народа. Но мы были совершенно в ничтожном меньшинстве.
Но необходимо признать: здесь наступает разница с тем, что произошло сейчас в России. Покуда не началась стрельба, вы могли слышать от поддерживающего Милошевича большинства, что Словения пускай катится, она без нас обанкротится, потому что мы продаем ей задешево сырье, а покупаем втридорога продукцию, которую они делают из этого сырья (насколько она, так сказать, банкротировала без сербов, на данный момент всем известно). И хорваты пускай уходят, но без Сербских Краин, где есть сербское национальное большинство. И вообще, чего тут разговаривать — надо ударить по ним, все это [сербское] взять, устроить, опять же, денацификацию, там же нацисты возродились, вот это все прочее. Все абсолютно то же самое! Но в момент, когда началась настоящая стрельба, эти настроения сразу же изменились. Поддержка Милошевича стала падать. Скрытая мобилизация, которая была устроена по Сербии, провалилась. Резервисты, которых удалось мобилизовать, в массовом порядке дезертировали из-под Вуковара, где велись самые ожесточенные боевые действия. В прямом эфире шло заседание сербского парламента, выступал кто-то из депутатов, как вдруг раздался страшный треск, крики — и все увидели, как он обернулся, прервавши свою речь, к большим дверям. Эти двери распахнулись, чуть не слетев с петель, и ворвалась масса женщин — матерей призывников, требующих вернуть их домой.
Разрушенный дом в Вуковаре, Хорватия
Фото: Wikipedia
Кульминацией был эпизод, когда один из резервистов, водитель бронетранспортера из Вуковара, приехал в Белград. Причем надо понимать, что на его 100-километровом пути были контрольно-пропускные посты, то есть его, очевидно, везде пропускали. Привел он этот бронетранспортер в Белград, запарковал в центре города, вышел, вынул ключи, бросил их на асфальт и заявил: «Это не моя война, пошли вы…! »
Вот тогда стала резко падать поддержка Милошевичу. И тогда же, поняв, что на армию из резервистов и призывников невозможно рассчитывать, он прибег к созданию провоенных формирований, которые в тот момент в немалой степени комплектовались уголовниками. Им предлагали освобождение из тюрьмы при условии, что они войдут в эти формирования.
— В какой точке эта ситуация была к 1999 году?
— Тогда, осенью 1991-го, Вуковар продержался два с половиной месяца, но в ноябре был взят в конце концов сербскими силами. Но стало ясно, что это воинство сербское с поставленными задачами не справится. О том, что Югославию развалила Америка, рассуждают те же самые люди, которые тогда говорили: "Пускай Словения катится, и Хорватия тоже пускай катится, но без сербов. Боснию надо взять целиком, да и Хорватию, собственно, тоже надо взять целиком». Про американцев, когда это все происходило, никто не вспоминал. Затем, когда начались сербские неудачи, которые в конце концов и закончились проигрышем всех этих войн, начатых Милошевичем, тогда вспомнили: да нет, это Госдеп все развалил.
Еще в июне 1991-го, накануне начала этих военных действий, сюда прилетал тогдашний госсекретарь Бейкер — уговаривал Милошевича и других лидеров республик урегулировать все мирно. Что, кстати, другие лидеры и предложили. В частности, и у словенцев был вариант условий, подразумевавший конфедерацию, и у хорватов. Боснийцы с македонцами предложили так называемую асимметричную федерацию, то есть практически развод, но при сохранении тесных связей. И во всяком случае с избеганием кровопролития. В декабре 1991-го, после падения Вуковара и осады Дубровника, западные страны и США поменяли свою позицию, и с декабря пошла волна признаний независимости Словении и Хорватии. В этих условиях Милошевич понял, что с Хорватией не получится. Правда, в промежутке в тех краях, где компактно проживало сербское меньшинство, были созданы Сербские Краины — народные республики. Как образчик для того, что потом происходило на востоке Украины. Но он согласился на введение миротворческих сил ООН в части Хорватии. Таким образом, этот фронт замерз.
Сейчас трудно рассуждать, рассчитывал ли он, что это будет продолжаться до бесконечности. Но во всяком случае, поскольку замерз этот фронт, он бросил взгляд на следующий.
А следующим фронтом стала Босния. Раз не получилось с Хорватией, надо взять Боснию или, по крайней мере, большую часть Боснии. Это был следующий план.
Думаю, что в этот момент уже начал играть роль и личностный фактор. Милошевич был конфликтной личностью, но, получив наконец возможность проявлять это, тем более, когда начались военные действия, он установил, что находится в центре внимания. Причем уже не сербов и не остальных народов Югославии, а международной общественности. Его пытались уговорить. В Белград постоянно прилетали международные посредники. К 1999 году, когда в резиденцию Милошевича уже прилетали эмиссары не из Брюсселя, а из Вашингтона, стало нарицательным понятием «софа Милошевича» — диванчик, на который он в порядке очередности рассаживал этих визитеров…
— Это же как стол Путина!
— Да, а визитеры, сидя на этой софе, его уговаривали, призывали к миру и прочее. Он к этому привык. А следующим этапом стала Босния.
Тела убитых в апреле 1993 года в районе Витеза, Босния и Герцеговина
Фото: Photograph provided courtesy of the ICTY / Wikipedia
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
