Фото: Maks Levin / Reuters
Понять и почувствовать украинский Майдан на расстоянии невозможно. 20 метров – максимальная дистанция. Те, кто стоит дальше, могут строить теории, делать выводы исходя из жизненного опыта, проводить исторические параллели, но все не совсем о Майдане.
Утром 24 ноября по дороге к памятнику Тарасу Шевченко, где стартовал митинг, многие думали – получится или нет? Будет что-то серьезное или соберется тысяча-две человек? В конце концов, то, что власть поставила на паузу евроинтеграцию – это не массовые фальсификации президентских выборов и бойни на избирательных участках. Но оказалось, что это важно. Важнее широко анонсированных оппозицией акций «Вставай, Украина!» и даже ареста Тимошенко. По разным оценкам, на улицы вышло от 25 тысяч (по традиционно очень заниженным оценкам милиции) до 100 тысяч человек. Скептики говорят, это доказательство неисправимого идеализма украинцев. Дескать, их ничему не научил 2004 год, они не понимают, что такое нынешняя Европа. Но об этом рассуждают с почтительного расстояния. А те, кто тогда и сейчас вышел на площадь, на этот раз Европейскую, – думают иначе. Они знают про страну и Европу больше, чем хотелось бы оставшимся дома.
Евромайдан начался не вчера. В ночь на 22-е, в девятую годовщину «оранжевой революции», на площадь пришли первые люди. История почти повторилась. Все происходило спонтанно, без подготовки и официальных призывов оппозиции. Азаров решил «поставить на паузу», люди решили выйти. На улице лил дождь, но народ приехал. Сравнительно немного – около трех тысяч. Подтянулась оппозиционеры: Виталий Кличко, Арсений Яценюк, лидер националистов Олег Тягнибок. Те, кто был на первом Майдане, понимали: совпала дата, недовольство властью, но на этом все. Людей было немного. Евроинтеграция, которой, согласно опросам, хочет половина украинцев, оказалась не такой важной. Друг, который на прошлом Майдане в мороз ночевал в палатке, иронизировал, что все не то. Знакомые из России спрашивали, похоже ли это на 2004-й. Нет, было не похоже. Люди были те же, но их было меньше.
24-го уже никто ни о чем не спрашивал. Колонны тех, кто вышел требовать ассоциации, заполонили бульвар Шевченко и Крещатик. Еще на подходах к ним многие звонили и рассказывали, что народ пришел, что людей много, что почти Майдан. Хотя отличий хватало. В 2004 году шли с речовками вроде: «Кучма, Янукович – ваші нари поруч (рядом)» или: «Ківалов, підрахуй (подсчитай)». Сейчас иногда выкрикивали: «Україна – це Європа». Не было музыки, которая заводила и вдохновляла. Обошлось без активистов в толпе, палаток. и даже улицы, по которым двигались десятки тысяч человек, милиция не перекрыла.
Остановились не на Майдане, а на Европейской площади, которая в паре сотен метров дальше по Крещатику. Там, правда, на сцене что-то рассказывал главный ведущий «оранжевой революции». Он изменился, но так же громко кричал о том, что Украина сделала свой выбор. Что большинство хотят ассоциации, что власть, которая вроде тоже хотела, не имеет права отказаться в последний момент.
О чем говорили на площади? О разном. Вспоминали первый Майдан, прикидывали, сколько людей пришло, бегали за теплым кофе, фотографировались и просто стояли. С 2004-го многие помнят: стоять – самое главное и сложное. Первый Майдан победил не потому, что вышли, а потому, что мерзли и все равно стояли.
За что на этот раз? За документ, который большинство из митингующих никогда не читали? Нет. Сложная геополитика на Украине свелась к банальному – Россия или Европа. Соглашение – это Европа. Таможенный союз – Россия. Отказ от соглашения – она же. Заявление Азарова означает одно: Украина будет двигаться в сторону России. Туда многие не хотят и точно знают почему.
Европа для украинцев, как и разруха по Преображенскому, начинается в головах. За ней не нужно ехать в ближайшую Польшу. Примерно половина страны давно строит Европу у себя дома. Начиная с мелочей: не бросают окурки из окон, сажают цветы на балконах, сразу по многим причинам пересаживаются на велосипеды, учат детей нескольким иностранным языкам и терпимости. Они с настойчивостью шизофреников не дают взяток милиционерам и судьям, расплачиваясь за это проигранными делами и огромными штрафами.
Соглашение – не больше чем кивок головой власти о готовности хотя бы формально жить по новым правилам. Этот документ примерно такой же символ, каким Ющенко был в 2004-м. Без них – без Ющенко тогда и без соглашения сейчас – страна вполне могла бы жить дальше, если бы не очевидные последствия.
Мало кто сомневается, что за отказ от евроинтеграции Путин пообещал Януковичу помощь в 2015 году. Какой она может быть? Речь точно не об обеспечении честных и прозрачных выборов силами русских наблюдателей. На Украине уже сейчас понимают, что через два года Янукович, чтобы не отдать власть и не попасть на место Тимошенко, вполне может начать стрелять в недовольных результатами голосования. Как его команда умеет считать, помнят с 2004-го. Тогда не получилось силой разогнать Майдан. Но Путин примерно знает как. Кремлю претит выбор тех, кто считает себя вправе менять власть и страну. Для части украинцев это норма жизни, за которую они готовы бороться.
Почти никто из тех, кто вчера вышел на Европейскую площадь, не ждут от ассоциации чуда. Они читают новости, знают, что происходит с европейской экономикой, слышали, что Запад не предлагает Киеву больших денег, и даже догадываются, что за западной границей есть коррупция. Но масштабы там другие. А в России, кроме Путина, есть еще патриарх Кирилл, Кадыров, Мизулина, показательные суды над несогласными. Там, когда собрался первый Майдан, по телевизору рассказывали о «немногочисленных протестах», украинский язык называют диалектом и готовы часами доказывать, что украинской нации нет. Казалось бы, почему не Россия?
Соглашение с оговорками
У Евромайдана есть достаточно противников внутри страны. Никто из них не говорит, что Путин хорош, что коррупция в судах их устраивает, что власть, которая разоряет средний и малый бизнес, – это нормально. Но они все равно против. Среди них есть те, кто мерз в палатках в 2004-м. Один из них – мой сосед. Ему за пятьдесят. Девять лет назад он верил, что все изменится. На этот раз остался дома. Украину называет «территорией». Говорит, что его страна – его квартира. Ее он готов защищать. Майдан – нет.
Так думают многие. Но строить «социализм» в отдельно взятых квартирах на Украине не получается. Мешают милиция, суды, прокуроры, чиновники. В спорах с властью не правы все: и те, кто ходит на Майданы. и те, кто над ними смеется. Но последние давно признали, что в этой войне они проиграли, а первые воюют. Не только на улицах: они говорят и пишут правду о президенте и его семье, не стесняются еще раз, после позора Ющенко, выйти на улицу и верят, что персональный компромисс каждого с нынешней властью – это плохо.
Что их ждет? Вряд ли светлое будущее. За девять лет украинская оппозиция не изменилась. Со сцены ее лидеры говорили ровно то же, что в 2004-м: Януковича и его банду нужно посадить в тюрьму. Почему этого не сделали раньше, большой вопрос, но проблема даже не в этом. На Евромайдане правильно было бы говорить о судебной реформе, а не о том, кто следующий пойдет на зону просто потому, что это одобрит электорат.
Не все митингующие понимали, с кем сейчас украинские оппозиционеры. Коллега-журналист спросил, насколько Кличко близок к Фирташу (бизнес-партнеру главы администрации президента Сергею Левочкину)? Потом он же интересовался, как вышло, что лидер националистов, только за дружбу с которым Европа критиковала партию Тимошенко, живо агитировал за ЕС. Еще один вопрос: как теперь отличить активистов проевропейской «Свободы» от спортивной наружности парней, которых за деньги в Киев обычно свозят регионалы. И как случилось, что они так похожи внешне и в повадках?
Если искать ответы на эти вопросы, на улицы не выйти. Всегда найдется кто-то виноватый: Ющенко обманул, Янукович кинул, оппозиция не оправдала, Тягнибок дискредитировал идею. Если так, всем им об этом нужно сказать и потребовать объяснений. Кто-то прозорливый на расстоянии скажет: «Не в этой стране». Тогда страну нужно менять (досрочные парламентские выборы, отставка кабмина, импичмент президента), а не сидеть дома и постить в Facebook: «А смысл?» В этом смысла точно нет. Лучше уж промолчать.
