Любое монументальное произведение – это, прежде всего, слепок эпохи, в которую было создано. Памятник князю Владимиру, например, сообщает о современном государственном понимании истории – несоразмерном и неадекватном, как мы можем видеть, поскольку памятник совершенно не учитывает габаритов Боровицкой площади, на которой в итоге оказался. То есть – буквально – не считается с остальным миром. Главный храм вооруженных сил сообщает нам, прежде всего, о государственном же падении в архаику.
Но в эстетическом смысле ни один из этих монументов не может удивить, поскольку они сознательно или наследуют образцам прошлого, или насаждают «параллельную реальность». Несмотря на все разговоры о патриотизме и скрепах, Вторая мировая война до сих пор не помещена у нас в современный контекст – и с учетом наших новых знаний о ней, и с учетом тех грандиозных перемен, которые произошли со страной после 1991 года. В итоге мы продолжаем «помнить о войне» памятью, навязанной учебниками истории, фильмами и памятниками брежневской эпохи (когда, собственно, мемориализация войны и началась). В итоге война остается самым консервативным мыслительным пространством, она по-прежнему не место для рефлексии. Попытка посмотреть на войну глазами отдельной личности, а не государства по-прежнему не поощряется.
Тем удивительнее недавно открывшийся памятник во Ржеве (скульптор Андрей Коробцов, архитектор Константин Фомин). С виду, формой он вроде бы стремится быть похожим на всех советских собратьев (на тот же памятник-ансамбль «Героям Сталинградской битвы» на Мамаевом кургане в Волгограде, и на многие другие). Он с легкостью поддается этому первому, поверхностному «узнаванию» – но тем сильнее воздействуют второй и последующие взгляды на него. Поскольку зритель, к удивлению своему, не обнаружит тут привычного элемента: собственно мощной основы, опоры, тумбы. Новый памятник парит над землей, как бы не находит себе места, пристанища.