Кадр из фильма "Как спасти мертвого друга". Фото: Docs Vostok
«Как спасти мертвого друга» — так называется документальный фильм Маруси Сыроечковской, выпускницы Школы документального кино Марины Разбежкиной, недавно удостоившийся одной из наград престижного международного фестиваля Vision du réel. А в мае фильм покажут в одной из программ Каннского фестиваля.
Разве можно спасти мертвого друга? — спросите вы. Режиссер Маруся Сыроечковская решила сделать так, чтобы друг остался живым для нее, для близких, для зрителей.
Маруся познакомилась с Кими (Кириллом), когда ей было шестнадцать. Кими, молодой интеллектуал-наркоман, был старше Маруси. Полюбили друг друга, сошлись, поженились. Оба катастрофически несчастны — Кими наркозависим, Маруся практикует селфхарм (умышленное нанесение себе увечий). Взяв в руки любительскую камеру, Маруся бесконечно снимает Кими, себя, их вдвоем, фиксируя их общее взросление. Потом они разведутся, но останутся лучшими друзьями, девушка будет и дальше снимать Кими — главного человека в своей жизни — до самого его конца. Когда Кими не станет, Маруся долго не сможет притронуться к записям, но потом решит: Кими не может уйти, раствориться в вечности, словно его и не было. Кими должен пережить вечность.
Режиссер Маруся Сыроечковская с Кими, героем ее фильма «Как спасти мертвого друга». Фото: Docs Vostokо
И огромное количество отснятого за 12 лет материала постепенно превращаются в фильм о жизни, любви, саморазрушении и смерти. От фильма больно — зритель заранее знает, что Кими давно нет на свете, и подробный рассказ о его трагическом пути к точке невозврата действует как инструмент того самого селфхарма — кажется, будто ты, глядя на экран и проживая полтора часа с героями, сам режешь себя в кровь.
Маруся исследует историю своих отношений с Кими и историю его саморазрушения бесстрашно, откровенно, отчаянно. Километры записей нещадно режутся и монтируются в плотный, без малейших затянутостей и лишних кадров, видеоряд с закадровым голосом самой режиссерки. Голос Маруси — едва ли не главный герой фильма наряду с Кими. Ее голос — не просто рассказчик, он — своего рода демиург, создающий космос и фильма, и того мира, в котором живет пара любящих людей.
Потому что «Как спасти мертвого друга» — это не только история взаимной любви и саморазрушения. В какой-то момент частный сюжет вдруг приобретает новые смыслы и другую окраску. Эпизоды «домашней» жизни Кими и Маруси, их похождения в стране наркотического дурмана, долгие беседы в компании «о природе вещей» начинают перемежаться со сценами протестов, которыми еще богата была Москва в 10-е годы. Кими невольно становится персонажем, которому режиссер доверяет говорить от имени поколения.
Драматическая история болезни и смерти парня вырастает до размеров и форм символа судьбы целого поколения.
Щуплый умный несчастливый блондин, закончивший свой жизненный путь непростительно рано, не успев оставить потомства, вырастает в звонкую метафору, произнося, сам того не ведая, чуть ли не программные для своего поколения, выросшего в России, слова — в первую очередь в сценах, где Кими рассказывает о жизни в психиатрической больнице, куда попадает с печальной регулярностью. Он вспоминает, что в больнице надо вести себя примерно, — не то с тобой быстро разделаются, и ты рискуешь вообще никогда оттуда не выйти или тебя закормят лекарствами до полной несознанки, или дадут справку, с которой дальше собственного подъезда не выйти.
Сегодня, когда российское государство направило оружие на соседнюю страну, а внутри своей страны стремительно вводит репрессии, эти рассказы Кими удивительно точно описывают нашу ситуацию. И тогда наркозависимость героя уже не кажется не зависящей от него болезнью, но видится продуманным эскапизмом.
Кадр из фильма «Как спасти мертвого друга». Фото: Docs Vostok
Конечно, у этой картины мало шансов выйти в российский прокат — кто разрешит показать на большом экране, как герои идут за «закладкой», кто позволит зрителю услышать непомерно длинный список препаратов, которые употребляет Кими, кто допустит показ сцен протестов? Маруся и продюсер фильма Ксения Гапченко понимали это с самого начала, оттого даже не делали попыток обзавестись государственным финансированием, отдавая себе отчет, что за «безвозмездную» государственную дотацию придется платить слишком высокую цену в виде жесточайшей самоцензуры (переговоры о показах в России сейчас всё же ведутся — Republic).
Конечно, западных продюсеров и зарубежного финансирования пришлось искать долго (партнером компании Гапченко Docs Vostok стала шведская Sisyfos Production — Republic) . Но получился прекрасный пример для тех, кто хнычет — мол, без государственных денег сейчас в России кино не снять. Еще как снять!
Можно долго и аргументированно спорить о том, надо ли брать на международные фестивали российские фильмы в тот момент, когда Россия ведет захватническую войну. Кто-то активно против, кто-то считает, что нельзя бросать на произвол судьбы российскую культуру. Но даже самые ярые оппоненты в этом вопросе наверняка сойдутся в одном: если уж и показывать наше кино за пределами страны, то только такое — независимое, вольное, без оглядки на «как бы чего не вышло», взрывное, отчаянное. И бесконечно трагическое.
