«Мне важнее сейчас решить вопрос, чтобы не издевались над людьми, которые приезжают по гуманитарным визам». Интервью с евродепутатом Сергеем Лагодинским

Депутат Европейского парламента Сергей Лагодинский родился в Астрахани, а в 1993 году, когда ему было 18, переехал с родителями в Кассель по программе для беженцев из бывшего СССР. В Германии он получил докторскую степень в области права, а в 2010 году стал стипендиатом Йельского университета одновременно с Алексеем Навальным. Параллельно Лагодинский строил политическую карьеру — в начале 2000-х в Социал-демократической партии, а с начала 2010-х с «Зелеными». В Европарламенте он с 2019 года и последовательно отстаивает интересы демократически настроенных россиян в Европе. Поговорили с ним о новой российской эмиграции и её противниках в ЕС.

— Вы на сегодня — единственный выходец из России, ставший депутатом Европарламента. С одной стороны, это очень вдохновляющий пример. А, с другой стороны — всего один из 705. Тут сразу вспоминается сирийский беженец, который стал мэром одного городка в Германии спустя 10 лет после прибытия в страну. Тоже здорово, но он же такой один. Как вы думаете, почему случаи настолько успешной интеграции в немецком обществе так редки?

— Действительно, политиков родом из Российской Федерации в Европарламенте мало, я — единственный с корнями именно оттуда, однако есть другие русскоязычные коллеги, например, из балтийских стран. Что касается миграционной повестки и интеграции мигрантов, мне кажется, что здесь разные причины.

В Германии на разных уровнях управления были и есть и парламентарии, и министры, которые являются мигрантами. Если говорить об уровне самоуправления типа мэров — тут, конечно, другие отношения между гражданами и тем лицом, которое представляет город, нежели с членами парламента. Чаще на посту отца города (или матери города) избиратели больше хотят видеть людей, которые с их точки зрения якобы похожи на них самих. Думаю, время решит эти проблемы. То, что люди с другим цветом кожи или не с немецкими именами становятся частью не только картины городов, но и структур управления этими городами — происходит уже сейчас и это нормально. Миграционные траектории абсолютно естественно вливаются в общегосударственную идею. Происходит нормализация мигрантского присутствия в сферах политического представительства всех избирателей, а не только своей ниши. Для меня это тоже важно, я же не представитель ниши русскоязычных граждан — я представляю всех. И над этим, конечно, надо работать.

— А как бы вы прокомментировали феномен ультраправой партии «Альтернатива для Германии», которая выступает против мигрантов и объединяет многих симпатизантов путинского режима? Недавнее интервью нашего квир-обозревателя Константина Кропоткина с беженцем из Одессы — наглядный пример, как подобные настроения распространяются на бытовом уровне. Почему это происходит в Германии? И насколько велики шансы на то, что «АдГ» станет определять политическую повестку в ближайшее время?

— Прежде всего, в Германии надо, как мне кажется, различать традиции Запада и Востока. Если мы говорим о политике памяти, о политике ответственности Германии после Второй мировой войны, то на Западе эта ответственность очень быстро перекочевала в аутентичную ответственность по отношению к Российской Федерации и к Москве — вместо того, чтобы смотреть на весь Советский Союз и постсоветское пространство как на жертв нападения фашистской Германии. У очень многих осталось, я бы сказал, такое фольклорное отношение к России и к «русским». Из этого следует и фольклорная эмоциональная привязанность, и упрощенное восприятие, и заостренное на Россию чувство вины .

В бывшей ГДР ситуация сложнее: там наслаивается смешение страха перед военным потенциалом России с превратным представлением о том, что мы всегда односторонне зависели от поставок ресурсов из Российской Федерации. Много торговых связей возникало именно на востоке, учитывая, что многие небольшие фирмы работали именно с российским рынком. И создается такое превратное впечатление, что экономический разрыв с Россией, который был сделан правительством и обществом — это большая экзистенциальная опасность: и для мира, и для Европы, и конкретно для деревень и городов востока Германии.

Плюс к этому идет актвирование прошлых страхов у определенных поколений Германии, которые воспринимают ее как страну, которая была бы первой жертвой эскалации «холодной» войны. То есть, если бы бомбы падали, то они бы, скорее всего, падали в Германии. Эта боязнь того, что Германия станет местом для разборок глобального Запада с Востоком, существует до сих пор. На все это наслаивается то, что происходит сейчас во многих странах — увеличивающаяся усталость от войны.

Есть желание каким-то образом уже «дать им то, что они хотят», чтобы «всех нас» уже оставили в покое.

И еще один знак — это вольготность скучной жизни в мире и благополучии. Нет понимания того, что и наши времена порождают героев, что и нашим современникам приходится совершать героические поступки, что еще актуально желание не вставать на колени перед лицом оккупантов, а буквально бороться за свободу. Нет этого понимания, потому что подобные категории давно канули в европейскую лету, они остаются за бортом опыта современных западноевропейских поколений и у них нет эмпатии к людям в подобных ситуациях.

— А как могут на это повлиять политики — такие, как вы, те, кто чувствует ситуацию так же?