В начале октября фондом «Либеральная миссия» был проведен анализ политической ситуации в России, целью которого было описать и зафиксировать изменения, произошедшие за последние полгода. По итогам был проведен круглый стол «Политическая ситуация в России, осень-2012: потенциал и перспективы политической реакции». Slon публикует серию материалов на основе данной дискуссии. Первым было опубликовано выступление директора Аналитического центра Юрия Левады Льва Гудкова, затем фрагменты выступления независимого политолога Дмитрия Орешкина. Теперь Slon предлагает вашему вниманию сокращенную версию выступления ведущего научного сотрудника Московского центра Карнеги, доктора исторических наук, политолога Лилии Шевцовой.
Слушая коллег, я для себя отметила несколько контрольных слов и понятий, которые они использовали для очерчивания своей линии. Вот одно из них: адаптивность. Мне кажется, система действительно демонстрирует адаптивность. Мы в последнее время видим немало доказательств тому, что система пытается найти все новые средства, инструменты, риторику для самосохранения. Но давайте зададим себе вопрос: адаптивность по отношению к чему? К вызовам прошлого, настоящего или будущего? Скорее всего, к вызовам прошлого. И что это тогда за адаптивность? Стоит ли нам ее рассматривать как положительное качество?
Второе понятие: дискредитация всех институтов. Да, действительно, происходит дискредитация всех основных институтов системы, которые были созданы на протяжении последних двадцати лет. Фактически это были институты имитационной демократии. Хоть и не люблю этот термин. В рамках имитационного режима, режима-гибрида, власть эти институты холила и лелеяла. Миллионы долларов тратились на поддержку репутации России и репутации имитационных институтов – выборов, парламента, суда, медиа и государства в целом. Правительство нанимало лучшие имиджевые компании для того, чтобы поддерживать имидж этих институтов. Сегодня власть намеренно дискредитирует свою потемкинскую деревню. Смотрите, в какое шапито превратилась Дума, что происходит с выборами и как деградировали суды!
Запрос на вождя нового типа – уже не путинского, но сталинского?
Результат этой дискредитации может быть двояким. С одной стороны, общество избавится от пустых надежд, что на эти институты можно положиться, что в их деятельности можно участвовать и, участвуя, можно решить те или иные общественные проблемы.
Но есть и другое последствие дискредитации институтов. Исторический опыт свидетельствует: когда дискредитируются институты, возникает запрос на сильную диктаторскую личность. А это новый тупик. Причем уточню: в такой ситуации в обществе формируется запрос на вождя нового типа – уже не путинского, но сталинского типа.
Еще одно замечание относительно «контрольных слов». Кирилл Юрьевич Рогов подметил, что умеренной демократической консолидации в России так и не получилось. Но давайте спросим себя: а возможна ли вообще умеренная демократическая консолидация при переходе от одной системы к другой? При смене режима такая консолидация на основе принципа умеренности и постепенности, конечно, не исключена. Но когда нужно строить новую систему, причем на основе новых ценностей, то начинает работать иной принцип – коренной и радикальной трансформации. Во всяком случае, об этом говорит практика.
Конфликт между механизмом выживания элиты и механизмом выживания системы
Я вижу возможность и даже неизбежность двух конфликтов: один – внутри системы власти, а второй – внутри оппозиции. Эти конфликты повлияют на будущее обеих этих субстанций и на их отношения друг с другом.
Что я имею в виду под конфликтом внутри властной системы? Неожиданный для многих (в том числе и для самой системы) конфликт между механизмом выживания элиты и механизмом выживания системы. Мы имеем в России ресурсное бензиновое государство – Petrostate. Правящий класс в таком государстве – класс рантье – выживает за счет ренты, продажи сырьевых ресурсов более развитым государствам и за счет личной и корпоративной интеграции в западную, более развитую цивилизацию.
Но в России возникло явление, которое отличает ее от других ресурсных государств. Речь идет об уникальном механизме выживания системы российского самодержавия, механизме выживания «русской матрицы» за счет отторжения и сдерживания западной цивилизации, за счет конфронтации с Западом, за счет поиска врага и неоимперского синдрома. И вот все более агрессивный механизм выживания системы вступает в конфликт с механизмом выживания элиты за счет личной интеграции в Запад и западные структуры жизни.
Чтобы снять внутреннюю напряженность, власть обратится к поискам врага
Окончательного либо просто успешного механизма разрешения данного конфликта нет. Возможны два временных решения. Первое: может произойти победа компрадорской части элиты (класса рантье), вытеснение путинского режима и смягчение отношений с Западом, отход от агрессивности и поиска врага. Но такая перезагрузка неизбежно будет временной. Если не изменить правила игры внутри «русской матрицы», то и компрадорская модель открытости и интеграции элиты в Запад в какой-то момент вновь приведет к ситуации, которая существует сегодня. То есть к ситуации, когда для того чтобы снять внутреннюю напряженность и недовольство, власть вновь обратится к поискам врага, к политике «осажденной крепости».
Сегодня мы видим поразительные парадоксы: в военной доктрине РФ Америка рассматривается в качестве врага, а российские вооруженные силы ведут подготовку к ядерной войне с единственным противником – с США. Одновременно Кремль осуществляет «перезагрузку» отношений с Америкой. Этакая конфронтация-партнерство!
Второй вариант временного разрешения конфликта между механизмом существования системы и механизмом выживания элиты – это изоляция страны и победа более жесткого авторитарного режима, готового к сокращению своего присутствия в глобальном, и прежде всего в западном, сообществе. Мы фактически начали движение в этом направлении. Имеет место движение системы (и режима) в сторону фундаменталистской, традиционалистской охранной диктатуры. Окончательное «вызревание» и становление которой, скорее всего, потребует и нового лидерства либо чистки правящей команды.
Остается вопрос: что будет в этом случае делать компрадорская элита, которая охраняет мост между Россией и Западом и которая ответственна за вывод финансовых потоков за рубеж? Политические качества компрадорской части правящего класса в России таковы, что вряд ли она сможет сопротивляться давлению либо противостоять натиску преторианского режима. Она, скорее всего, сдастся.
Нельзя будет работать на систему и быть вне системы. Нужно будет выбирать
То, как будет разрешаться сам конфликт между механизмом выживания правящей элиты и существования системы, во многом будет зависеть и от того, как будет разрешен другой конфликт – на сей раз внутри оппозиции.
Сегодня судьба оппозиции зависит от того, как она разрешит конфликт между системностью и несистемностью, антисистемностью. До недавнего времени имитационная природа режима позволяла не только недовольным, но также и части оппозиции жить в серой зоне. Можно было «носить две шляпы» – быть в том или ином качестве внутри системы и быть вне системы. Можно было состоять даже в правительстве и при этом издавать полуоппозиционные звуки. Можно было состоять в президентском совете и критиковать президента. Работать в официальных СМИ и писать на оппозиционном сайте. Такая двойственность роли не несла особого репутационного ущерба. Но сейчас, когда режим двинулся в сторону традиционализма и охранительства, возможность существовать в двух ипостасях сужается. Скоро она перестанет существовать. Нельзя будет работать на систему и быть вне системы. Нужно будет выбирать. Сама власть, сделав ставку на репрессивный механизм, покончила с серой зоной... Пока не все из тех, кто еще находится в том, что от нее осталось, видят необходимость выбора. Пока есть те, кто еще пытается играть на двух фортепиано. Но дальше эта игра будет нести огромные репутационные издержки. Особенно при дистанцировании передовой, модернистской части общества от государства.
Еще недавно можно было быть членом Президентского совета по правам человека, не подвергая чрезмерному риску свою репутацию. Но сейчас нужно выбирать: либо ты в совете, но в роли охранителя и части декорации, либо вне его, но с чистой совестью и репутацией. На нынешнем этапе участие в подобных советах является поддержкой системы. Словом, сама власть не оставляет больше возможности для политического дуализма.
Можно ли использовать системные механизмы в интересах создания альтернативы?
Но если с декоративными «советами» все ясно, то сохраняются другие механизмы, степень системности которых пока остается не всегда ясной. Один из таких механизмов – выборы. Как определиться с участием в них? Ведь выборы – это механизм самовоспроизведения нынешней системы, который эта система полностью контролирует. Власть превратила выборы в эффективный системный инструмент, и участие в выборах – это работа не на альтернативу, а на легитимацию системы.
Возникает вопрос: можно ли использовать системные механизмы, как это в свое время делал Ленин, в интересах создания альтернативы? Очевидно, наши оппозиционеры правы, когда они сегодня идут на выборы. Таким образом они пытаются использовать легальные возможности (которые постоянно сокращаются) для мобилизации электората. Но нужно видеть пределы, за которыми выборы будут играть в пользу системы, легитимируя ее и продлевая ее жизнь.
Я полагаю, что в оценке и политической риторики, и каждого политического действия мы должны руководствоваться одним критерием: способствуют ли они формированию новых, антисистемных правил игры либо затрудняют их формирование?
От способности оппозиции разрешить конфликт между системностью, которая работает на сохранение статус-кво, и несистемностью, которая позволяет строить новые правила игры, и зависит будущий вектор. Способность оппозиции к формированию новых правил игры окажет решающее влияние и на то, как будет разрешен первый конфликт, о котором я упоминала: между выживанием элиты и самосохранением системы. Консолидация оппозиции с собственной программой может позволить части правящего класса покинуть систему и присоединиться к оппозиции в рамках пакта, о котором многие из нас мечтают, но признаков которого пока не видно.
Если оппозиции удастся сформировать антисистемное политическое и организационное поле, тогда и возникнут основания для консолидации прагматиков внутри элиты, им будет куда убегать. Пока раскол элиты вряд ли возможен. Потому что процесс формирования системной альтернативы по большому счету еще не начался.
