Фото: Илья Питалев / РИА Новости

Эта статья написана в сентябре 2013 года, когда прошла волна слухов об отставке Сергея Капкова. Слухи не подтвердились – чиновник проработал в правительстве Москвы еще полтора года.

С чем точно (вне зависимости от того, случится отставка или нет) можно поздравить Сергея Капкова – так это с потоком посвященных ему прижизненных некрологов, которые все сейчас почему-то пишут. Прижизненный некролог – не то чтобы почетно, но всегда интересно, и вот он их читает и, наверное, в какой-то момент хлопает ладонью по айпаду: «Черт, каким я, оказывается, хорошим парнем был».

Сергей Капков действительно был прекрасным парнем – я использую прошедшее время не для того, чтобы зло подшутить над ним, а чтобы констатировать факт: в течение последних трех лет у Сергея Капкова была такая работа, человек работал хорошим парнем и отлично справлялся с этой работой. Есть чиновники такого типа – был бы начальником ГУВД, все бы его боялись и тихо ненавидели, был бы лидером оппозиционной партии – все бы над ним добродушно смеялись, отвечал бы в Кремле за внутреннюю политику – рассказывали бы о нем аппаратные легенды и называли бы демиургом. Но ему досталась должность покровителя московской интеллигенции – и, судя по тому, как его, еще не отставленного, сейчас оплакивают, со своими обязанностями на этой должности он справился блестяще.

Последнее утверждение, впрочем, многим может показаться спорным. С точки зрения итогов московских выборов, на которых подведомственные Капкову люди, как считается, проголосовали совсем не за Собянина (понятно, что голосование даже в России остается тайным, но я сам знаю людей, которые много лет были лояльны к Капкову и не стеснялись с ним дружить, а этой осенью отказывались участвовать в организованных департаментом Капкова мероприятиях ко Дню города именно потому, что не хотели даже косвенно поддерживать Собянина), может показаться, что возложенных на него начальством надежд он не оправдал. Но дело ведь не в локальных надеждах текущего политического момента; скажем прямо, любые выборы – суета, а миссия Капкова была важнее этих выборов, выше их, серьезнее их.

Не знаю, было ли так задумано с самого начала, или все получилось само собой, но за три неполных года (если начинать отсчет с марта 2011-го, когда он возглавил парк Горького) Капкову удалось провести крайне важный в российских условиях социальный эксперимент, результатами которого еще много лет будет пользоваться и Путин, и любой, кто придет ему на смену. Капков проверил и доказал на практике, что вечная оппозиционность и антисистемность российской (на самом деле – советской, но ведь другой у нас нет) и прежде всего московской интеллигенции – миф, не основанный ни на чем вообще, более того, у этой интеллигенции есть вполне четкий запрос на лояльность, ей хочется быть лояльной, а на площадь, наоборот, не хочется, что бы там ни советовал Галич и прочие формальные иконы этой социальной группы.

Никаких поводов для упрека здесь нет и быть не может, просто так есть – ну, объективная реальность такова. Социальная группа, с которой экспериментировал Капков, ведет свою родословную не от революционеров и диссидентов, а от нормальных членов КПСС и творческих союзов, авторов не самиздата, а книг из серии «Пламенные революционеры». Капков почти дословно разыграл со своей аудиторией (их неточно называют хипстерами) знаменитую сценку из фильма «Копейка», герой которого хочет вначале отправить вырученные от продажи автомобиля деньги Галичу, а жена отговаривает – Галичу опасно, давай Окуджаве. Капков доказывал и доказал своей аудитории, что Окуджавой быть тоже прикольно, это почти как Солженицын, но без неприятных опасностей, и аудитория с радостью согласилась – черт подери, она ждала этого много лет.

Деятельность Капкова невозможно по-настоящему оценить вне исторического контекста. В СССР была сложная система отношений между властью и интеллигенцией: в президиумах заседали всеми презираемые литературные, театральные и кинематографические чиновники, в антисоветском андеграунде по обе стороны границы жили и работали настоящие нонконформисты, а между президиумами и андеграундом существовал «Булат Окуджава» в самом широком смысле этого определения – от Юрия Никулина и Аллы Пугачевой до Андрея Вознесенского и Марка Захарова, и всем, в общем, было хорошо: и одним, и другим, и третьим. 1991 год эту систему отношений между властью и интеллигенцией сломал, не стало ни президиумов, ни враждебного государству подполья, и новая система отношений стала более линейной – либо ты рядом с властью, либо вам с властью друг до друга нет никакого дела. Трехэтажная система стала одноэтажной и неподвижной – двадцать лет подряд на каждый праздник президенты (разные!) вручают один и тот же орден одному и тому же Геннадию Хазанову. Набор творческих интеллигентов, лояльных к власти, со времен раннего Ельцина меняется только естественным и печальным образом – как бы цинично это ни звучало, но всем, в общем, понятна та единственная и грустная причина, по которой доверенным лицом Сергея Собянина на последних выборах не стали Юрий Никулин или, скажем, Александр Абдулов.

С расширением круга лояльных к власти деятелей искусства экспериментировал в свое время Владислав Сурков, но его хобби так и осталось на уровне хобби; однажды у меня была публичная дискуссия с, наверное, самым весомым творческим интеллигентом, которого Сурков смог привести под кремлевские знамена, – джазменом Игорем Бутманом. Выглядело это достаточно комично: на вопрос о причинах, заставивших его вступить в «Единую Россию», Бутман ответил рассказом о том, как напился на свадьбе у Суркова и пел со Львом Лещенко – вот что дала ему партия. В общем, дальше анекдотов в те времена дело не шло.

Капкову было уже не до анекдотов, да на него и посмотришь – сразу видно, что серьезный человек. Именно Капков воссоздал трехэтажную советскую систему, в которой есть общепрезираемые шансонье, поющие на митингах со сгоняемыми на них бюджетниками, есть бесспорные нонконформисты, поющие в автозаке «Давай разрушим эту тюрьму» или в храме – известно что – про Путина. И есть пространство межу ними, в котором можно комфортно существовать, не будучи обязанным маршировать с флагом и не рискуя при этом сесть в тюрьму. Именно Капков вернул обществу «Булата Окуджаву» – не конкретного Булата Шалвовича, а ту социальную роль конформистов с репутацией и самоощущением нонконформистов. «Вы видели новый спектакль Кирилла Серебренникова в „Гоголь-центре“?» – что-то в этом роде.

Капков доказал, что московской интеллигенции очень не хватало этого пространства и этой роли, и если их ей дать, она сама, даже бесплатно, будет готова дружить, лайкать, воспевать в своих журналах и оплакивать в случае отставки. Капков доказал, что если власть позовет, интеллигенция прибежит – даже сейчас прибежит, в 2013 году, после всего, что между ними было. Прибежит как миленькая.

Он это доказал, и поэтому ему уже действительно нет смысла оставаться в Департаменте культуры. Дальше – только Кремль.