Пионерский суд. Учительница (в белой блузе, на передней парте справа) одобрительно наблюдает за ходом "процесса". Кадр из фильма Константина Болотова «Вредитель», 1929
Из собрания Госфильмофонда
Организаторы первых показательных судебных процессов в СССР активно использовали опыт советского авангардного театра и кино, пишет американский славист Джули Кассидэй, автор книги «Враг на скамье подсудимых. Советские суды 20–30-х годов на сцене и на экране» (готовится к печати в издательстве Academic Studies Press / Библиороссика).
Инсценированные судебные процессы подчинялись всем правилам драматургии: после завязки (чтения обвинительного заключения с описанием небывалых злодейств подсудимых) следовало развитие темы (допрос), кульминация (мелодраматические признания) и эпилог (тщетные мольбы подсудимых о реинтеграции в советское общество и суровый приговор). Участники судебной инсценировки старательно играли заранее распределенные и хорошо отрепетированные роли, а тщательно подобранная публика в Колонном зале выполняла функцию античного хора, напоминавшего о неизбежности сурового возмездия.
Со своей стороны, театральные и кинорежиссеры 1920-х — 1930-х годов охотно работали в жанре судебного триллера, чутко улавливая последние веяния пропаганды, натравливавшей мастеров искусства на очередного врага — представителя конкурирующей политической партии, «буржуазного специалиста», «кулака» или «вредителя». Так советское искусство и репрессивная машина взаимно обогащали друг друга, создавая тоталитарную пропагандистскую среду, в которой подлинная реальность становилась практически неотличимой от художественного вымысла.
В отрывке из главы «Мусор, паразиты и микробы», который мы публикуем с любезного разрешения издательства, Джули Кассидэй рассказывает о том, как была разработана одна из характерных ролей в судебных инсценировках 1920-х годов — роль «вредителя». Рождение этого дегуманизирующего термина автор рассматривает на примере двух показательных судебных процессов: суда над партией эсеров (1922) и над «буржуазными специалистами» в ходе Шахтинского дела (1928).
