Петербургская художница Саша Скочиленко в здании суда
Фото: телеграм-канал в поддержку Саши Скочиленко
Слово «экстремизм», как и прочие слова импортного происхождения, попав в российский оборот, обретает новую жизнь и новые, подчас самые причудливые, оттенки значений.
В советские годы экстремизма, как, скажем, проституции, на наших просторах не водилось. В смысле — официально не водилось. Слово «экстремизм» существовало лишь в плотной связке с какой-нибудь, допустим, «израильской военщиной». Или с чем-нибудь еще в подобном роде. А чтобы у нас — нет, вы чего!
Теперь — есть, и с этим надо что-то делать. Ну, в смысле бороться. А как бороться с тем, значения чего ты не понимаешь? Трудно, понимаю.
После некоторого количества судебно-следственных экспериментов остановились вроде бы на том, что экстремисты — это те, кто требует соблюдения законов, это те, кто с неуместной в данном историческом отрезке времени настойчивостью напоминает, что Конституция страны и поведение власти не всегда пребывают в полной гармонии друг с другом.
А те, кто открыто, прикрываясь щитами должностей или депутатских мандатов, призывает к нарушению или игнорированию Основного закона, никакие не экстремисты. Это в какой-нибудь другой стране, одной из тех, откуда импортировано это мудреное слово, они были бы экстремистами. А здесь они лояльные граждане — опора режима. А то еще и, — бери выше, — законодатели. В самом прямом и непосредственном смысле.
Вот, например, свежайшая новость:
«Депутат ГД от ЛДПР А. Свинцов предложил высечь плетью на Красной площади артистов, которые критиковали «СВО», но затем вернулись в РФ».
Нормально, да? То есть, конечно же, нормально. В наши дни нормально все, поскольку более или менее всё — совсем ненормально.
Это может показаться смешным, потому что это и правда выглядит вполне потешно. Это выглядит потешно и эксцентрично даже на фоне тотального зловещего абсурда, окружающего нас со всех сторон.
Разумеется, потешно. Потешно прежде всего потому, что говорит не абы кто, депутат от ЛДПР, а не от чего-нибудь другого. Там, в этой ЛДПР, с легкой руки покойного Жириновского, главного горохового шута нашего многострадального отечества, такое вполне принято, там такое «носят».
Это, разумеется, никакой не экстремизм. Какой такой экстремизм! Это всего лишь стремление сообщить граду и миру, что живет на свете такой Петр Иванович Бобчинский, такой депутат Свинцов. Не слышали о таком? А теперь вот услышали. Ну, как же, как же! Это же Свинцов! Тот самый — «Свинцов в ГД и с жаждой мести».
И прокурор, требующий для девушки-художницы, не сделавшей никому ничего дурного, восьмилетний срок общего режима, тоже не экстремист, а всего лишь прилежный исполнитель политического заказа. И заказчики — никакие не экстремисты, а пламенные патриоты, радеющие за безопасность страны — так, как они понимают и безопасность, и страну.
Экстремистами назначают теперь девушек с их невинными шалостями отчетливо антивоенной направленности. А «оправдателями терроризма» — девушек, создающих сильные, яркие и именно что заведомо антитеррористические спектакли.
https://www.youtube.com/watch?v=uKM0qohb_Ts
Впрочем, экстремизм, настоящий экстремизм, конечно, есть, он существует. И он свойственен не только свирепым прокурорам и кровожадным депутатам со свинцовыми фамилиями.
Он разлит в воздухе. Этого экстремизма можно вдоволь наслушаться в очереди, в такси, на автобусной остановке, в парикмахерской.
Это экстремизм самого языка. И это очень скверно, ибо это ярко свидетельствует об определенном состоянии общества. Язык, выполняющий в организме нации в том числе и функцию печени, из последних своих сил старается обезвреживать и нейтрализовать накопившийся яд агрессии. Но и «печень» уже, похоже, не справляется.
Я сам слушал, как сидевшая перед телевизором пожилая, очень интеллигентная и очень добрая дама реагировала на выступление какого-то двуполого вокального дуэта.
Дама эта была с довольно высокими музыкальными и вообще эстетическими запросами, поэтому этот певец, своими вокальными данными, манерой исполнения и внешним обликом сильно напоминавший мучимого смертельной жаждой ишака, и эта певица, явно исполнявшая партию похотливой гусыни, вызывали у нее отчетливое отвращение. «Вот я человек не кровожадный, — говорила она, раздувая ноздри, — но я клянусь вам, что если бы у меня в руках оказался пулемет, я бы расстреляла их, не задумываясь».
Слава богу, она, эта милая дама, действительно не была кровожадной. И у нее к тому же в руках не оказалось ни пулемета, ни любого другого оружия. И она, слава богу, не была ни прокурором, ни судьей. И уж точно она не была депутатом Государственной Думы ни от фракции ЛДПР, ни от иной какой-нибудь фракции.
Она не была кровожадной, это точно, могу поручиться — я ее хорошо знал. Она просто органически не выносила халтуры. И она высказалась так, как ей подсказал сам язык, «празднословный и лукавый» и основательно к тому же отравленный ядом экстремизма.
А прокурор, судья и милейший депутат с символической розгой за пазухой ее, судя по всему, подслушали, радостно потерли ладошками о ладошки и отправились на непримиримую борьбу с экстремизмом и терроризмом.
