Седьмой сезон «Черного зеркала» оказался слишком милым. В его шести эпизодах есть кровь и ненависть, дурацкая любовь, вложенные друг в друга миры и люди, смерть и вспышки злорадства, — но нет ни одной истории, которую можно назвать по-настоящему антиутопической и безумной. Реальность выигрывает у антиутопии с разгромным счетом, превращая «Черное зеркало» в ностальгию по временам, когда мы его боялись.
Дело не в том, что раньше «Черное зеркало» казалось более бескомпромиссным, или более ядовитым, или более злым. Зеркало осталось почти тем же. Мир сдвинулся.
Создатель сериала Чарли Брукер всегда говорил, что «Зеркало» не предсказывает будущее и не исследует опасности технологического прогресса, а просто берет то, что уже есть в реальности, и смотрит, куда это может привести. Это сериал не о технологиях, а о людях — и не технологии их портят, а они сами с удовольствием скатываются в антиутопический, часто кровавый, лицемерный мир, в котором изобретают все новые способы использовать других людей, подчинять и подчиняться, исследовать границы вседозволенности и редактировать свою и чужую память. Каждый эпизод «Черного зеркала», говорят его создатели, можно описать словом darkly, «темный», — прямая отсылка к «теперь мы видим как бы сквозь тусклое (темное) стекло, гадательно» (Кор. 13:12).
Но седьмой сезон отворачивается от темного стекла и уже ни о чем не гадает. Технологическая антиутопия перестает быть альтернативной реальностью будущего: в сегодняшней реальности гораздо больше безумия, тоталитаризма и самозабвенной покорности, чем может выдумать Чарли Брукер.
