Иллюстрация: William Holbrook Beard, His Majesty Receives
Путинская Россия никогда не была в большом почете у западного обывателя. Как насчет элит? Последние годы мнения известных историков, политологов, экономистов и публицистов складывались в полифонию, а рассуждения о выгодах и издержках режима напоминали дискуссию. Среди интеллектуалов было не так уж мало людей, признававших способность России всерьез продвинуться по пути демократии – истинной, а не суверенной. После двадцати с лишним лет с окончания холодной войны они снова и снова ставили вопрос о том, насколько опасны правители и общество, взявшие курс на рынок и экономическое процветание. Не пора ли наконец Западу расстаться с привычными клише?
Больше года назад, когда вряд ли кто-то мог предвидеть войну на Украине, Republic проанализировал спектр позиций американских и европейских мыслителей. Лагерь непримиримых противников путинизма ожидаемо оказался более представительным, чем список его условных сторонников. И если любая похвала «друзей» сопровождалась множеством дипломатичных оговорок, то критика в целом отличалась деликатностью залпового огня
Философ Фрэнсис Фукуяма, отец концепции конца истории, в интервью немецким журналистам признавался, что Россия его тревожит тем, что «может начать обратное развитие в направлении авторитарного, агрессивного, националистического государства». Предвестник последнего глобального финансового кризиса Нуриэль Рубини тщетно пытался разглядеть в нашей экономике что-либо устойчивое, кроме стабильно растущего оттока капитала. Историк Ричард Пайпс не мог скрыть своего разочарования происходящим: «Это пока еще не советский строй, но уже не то, на что мы уповали, говоря о России». Ему вторил коллега Пол Грегори, считавший, что в стране произошла окончательная институционализация беззакония: уличную мафию успешно потеснила государственная. А Ниал Фергюсон, звезда западной экономической историографии, сравнивал страну с Веймарской республикой и задавался вопросом, можно ли считать Путина «полноценным российским фюрером».
До поры подобный срез мнений – созвучный популярной на Западе точке зрения на современную Россию – имел некоторый противовес. Даже многие критики российской политической системы демонстрировали умеренность в оценках экономических успехов страны. Да, признавали они, в их основе – продажа дорожающих природных ресурсов, а коррупция и неэффективность значительно нивелируют конъюнктурный эффект. И все же.
Никогда не питавший любви к Путину Роберт Скидельски тем не менее воздавал ему должное: Россия богатела. Перемещаясь по Москве, британский барон, получивший свой рыцарский титул за трехтомную биографию Джона Мейнарда Кейнса, постоянно попадал в пробки – эти тиски среднего класса. Своими впечатлениями он делился в одной из колонок в газете «Ведомости», очередном атрибуте новой русской буржуазности. Рост благосостояния нации в годы авторитарного правления Путина был для него очевиден. Происходящее, писал семь лет назад экономический историк, можно считать «явным прогрессом по сравнению с тем, что Россия когда-либо переживала до этого, не считая кратких периодов».
Но то было до Крыма. Что же стало с поддержкой путинской России теперь, когда Запад единодушно осудил ее действия в самых жестких формулировках и подкрепил слова решительными санкциями?
Et tu, Brute?
Украинский кризис ожидаемо распалил гнев старых критиков Кремля. Допустим, в Великобритании это хорошо заметно по публикациям авторитетного журнала Economist (и, в частности, его редактора Эдварда Лукаса). Мартин Вулф, обозреватель Financial Times, который и прежде не особенно выбирал выражения, на сей раз и вовсе в них не стеснялся. В своей недавней статье он заявил, что страну с ядерным арсеналом, управляемую «аморальным автократом» следует опасаться не меньше, чем террористическую организацию «Исламское государство Ирака и Леванта».
Захотел ли кто-нибудь из британских интеллектуалов остудить пыл Лукаса и Вулфа? Уж точно не барон Скидельски. В своей августовской колонке «Эндшпиль Путина на Украине?» он словно снял розовые очки и отбросил их в сторону. С плохо скрываемой надеждой он предположил, что Путин не станет исключением из исторического правила: «Лидеры, внешнеполитические приключения которых закончились неудачей, обычно недолго продолжают занимать свои посты», так что «эра Путина может закончиться скорее, чем мы думаем». При этом Скидельски дал понять, что считает Москву слишком слабым соперником Западу – невзирая на усиления ее союза с Китаем и другими странам БРИК.
Кстати, автор аббревиатуры и певец развивающихся экономик Джим О’Нил приложил немало усилий, чтобы доказать право России на членство в клубе. Долгие годы он был почетным гостем на различных экономических форумах, организованных российским правительством. И не случайно. Его взгляды на нашу действительность отличали умеренность, благодушие и даже осторожный оптимизм. «Россия может всех нас удивить», – гласил заголовок его статьи, опубликованной три года назад в Financial Times.
Иллюстрация: William Holbrook Beard, Make Game With Hunter
Что ж, события, последовавшие за присоединением Крыма, удивили О’Нила, но не так, как хотелось бы Кремлю. «Мне кажется, что Путин немного тронулся», – чуть растерянно и совершенно не политкорректно заявил он в майском интервью деловому порталу MarketWatch, принадлежащему Dow Jones. Его резкость объяснима: в отличие от большинства коллег экономист подкрепил свою веру деньгами. Около года назад он приобрел двухлетние колл-опционы на российские ценные бумаги, посчитав их недооцененными. Вскоре О’Нил об этом пожалел: «Когда начался этот хаос, я решил: выхожу!»
Еще один британец, историк Доминик Ливен, всегда относился к современной России и ее политике с симпатией. В интервью десятилетней давности он утверждал, что Россия в отличие от других европейских стран по-прежнему несет на себе «имперское бремя» обеспечения безопасности в Средней Азии, и для выполнения этой миссии Путин делает «все возможное». Впрочем, сегодня историк в этом уже не так уверен.
