Выпуск журнала «Столица» был приурочен к вступлению в силу закона о печати. Это было время, о котором нынешним журналистам первому главному редактору журнала Андрею Мальгину и рассказать-то трудно. Как передать тот дух пьянящей свободы, который охватил журналистский цех? Почему можно было быть одновременно и депутатом, и редактором, и это не считалось тогда зазорным? Да и вообще, как о потерянной свободе пересказать словами? А потом был период выживания, продажи издания «Коммерсанту», увольнение и уже совсем другая «Столица». В интервью Slon.ru Андрей Мальгин рассказал о том, как его журнал стал первым антикоммунистическим изданием, которое можно было купить в киоске, почему журнал не удалось продать Владимиру Гусинскому, а также о том, чем были последние 25 лет для российской журналистики.
Неожиданная карьера | Открытые антисоветчики | Поиски инвестора | Разные времена | Без надежд
– Как вы стали главным редактором?
– Это было очень просто. Если вы помните, прошли выборы в демократический Моссовет и, соответственно, туда пришло много журналистов и людей разных профессий – в отличие от прежнего времени, когда выборы были несвободными. Здесь мы действительно боролись за голоса избирателей. Моссовет был органом власти, в котором, неожиданно для партийного руководства, большинство оказалось в руках демократической оппозиции.
– Это – 1989 год?
– Может быть, начало 90-го – потому что журнал «Столица» вышел в свет 1 августа 1990 года. Это я хорошо помню, потому что я приурочил его к дню, когда закон «О печати» вступил в действие. При существовавшем Главлите, при цензуре этот номер, конечно, выйти не мог. Там была напечатана, например, юмореска Аркадия Аверченко о Ленине («Приятельское письмо Ленину от Аркадия Аверченко» – Slon.ru). А цензура ничего, что касалось Ленина, не пропускала. Кстати, после [выхода] этого номера мне позвонил Егор Яковлев, с которым мы были хорошо знакомы и который о Ленине много писал. Попенял, что же я так, что, мол, все-таки нужно стремиться к ленинским нормам. «Московские новости», сказал он, никогда не опустились бы до того, чтобы говорить о Ленине плохо.
Месяца за два до выхода номера я собрал команду журналистов, которых хорошо знал (работал в это время в газете «Неделя») и предложил руководству Моссовета издавать «Столицу». Одновременно в Моссовет обратились с предложением издавать «Куранты» – издание городской тематики, а [Виталий] Третьяков предложил делать «Независимую газету». Так одновременно начались три издания.
– При этом вы были депутатом, правильно?
– Да, я был депутатом до второго путча 93-го года, который упразднил советы – всех уровней. И с этого момента «Столица» существовала самостоятельно: мы убрали Моссовет из выходных данных. Он никогда не финансировал издание, но нам выделили хорошие помещения. И все – оргтехнику и мебель – мы приобретали на средства, заработанные журналом.
– Вы, получается, совмещали работу журналиста и депутата.
– Это не было совмещением. Тогда в Моссовете было 300 депутатов, не 30, как сейчас (сейчас в Мосгордуме 35 депутатов – Slon.ru), не было кабинетов, помощников. Депутатство было общественной работой.
– То есть оно не могло мешать вам как редактору?
– Я вообще не был на заседаниях с тех пор, как стал выходить журнал. Не было времени.
– А как предложения о новых изданиях оформлялись юридически? К кому нужно было обращаться?
– Юридически это никак тогда не оформлялось, в то время законодательство о печати совершенно не освещало вопросов о собственности. Поэтому для учреждения газеты требовалось просто решение юридического или физического лица, и было только понятие «учредитель». Ничего касаемо собственности прописано не было. Поэтому когда «Столица» входила в состав ИД «Коммерсантъ», возникли проблемы юридического характера. В то время уже у издания был собственник, и формой вхождения издания в издательский дом могла быть только покупка.
– Вы говорите, что Третьяков предложил издавать газету. Кому?
– Гавриилу Попову. И тогда было принято решение, что будет издаваться политическая «Независимая газета», выделили какие-то средства. И еще Третьяков получил [средства] от физических лиц, которые и составили редакционный совет.
ОТКРЫТЫЕ АНТИСОВЕТЧИКИ
– Чем вы отличались от других изданий? Как вы это видели?
– В отличие от «Огонька» и других советских изданий, «Столица» с самого начала провозгласила себя антисоветским изданием, что в условиях существования Советского Союза, КГБ и ЦК КПСС было уникальным явлением. Мы были единственным изданием, которое можно было купить в киосках (первый номер вышел тиражом в 300 000 экземпляров) и которое говорило, что оно – антисоветское. Другие антисоветские издания были самиздатовскими.
– В чем выражалась редакционная политика? Чем вы доказывали, что вы – антисоветское издание?
– Естественно, публикациями. Публиковали, допустим, Валерию Новодворскую, Юрия Афанасьева, почти в каждом номере – Галину Старовойтову. И это были статьи, направленные против советской власти, – несмотря на то, что Моссовет был советским органом. Позиция была такая, что Коммунистической партии не должно быть вообще, а не только на лидирующих позициях. Мы считали, что ее надо запрещать. Говорили об этом обложками журнала, поэтому позиция была заметна.
– Как к этому относились власти?
– По-разному. Первые пять номеров журнала в 90 году каждый раз печатались в других типографиях. Печатали один номер, после которого в типографию приходили кагебешники и запрещали печатать следующий. Не давали работать просто, и все. Печатались даже в Чернигове. И, кстати говоря, наш ответственный секретарь Петров принес второй номер в типографию, и прямо у дверей был избит. Еле жив остался.
– Были какие-то угрозы? Или действовали другими методами?
– Большая редакционная почта у нас была. И, конечно, очень много нам писало людей, которые были с нами не согласны.
– Помимо этих авторов вы печатали запрещенную советскую литературу?
– Печатали очень много, но в это время это было общее поветрие, этим на общем фоне мы не выделялись. И «Огонек» печатал запрещенную литературу.
– Какое-то время вы существовали вполне успешно...
– До тех пор, пока не развился рынок прессы и не настала пора переходить на другую полиграфию. Раньше ведь кроме «Огонька» ничего не было. А тут мы должны были измениться, на что не было денег.
Изначально я предложил издавать газету группе «Мост», но в это время у них уже существовал проект «Итогов». А кроме того, Александр Минкин, который у нас работал обозревателем, негативно, как потом выяснилось, отрекомендовал меня Гусинскому. Поэтому из этого проекта ничего не вышло. А «Коммерсантъ» решился на это. Мы провели переговоры, и «Коммерсантъ» стал издавать, с января 95-го. Я был главным редактором 225 номеров.
– А через какое-то время «Коммерсантъ» решил издавать другой журнал.
–Почему? Мы издавали его с тем же коллективом, в том же помещении. «Коммерсантъ» тогда взял 80%, а 20% оставалось у меня.
– Но Сергей Мостовщиков ведь вскоре стал главным редактором журнала.
– Во-первых, про Мостовщикова я ничего не знаю, перед ним, кстати, еще был Глеб Пьяных. Во-вторых, после того, как меня [Владимир] Яковлев выгнал, я не читал журнал «Столица» и не могу его комментировать. Я не видел ни одного номера. Честное слово, не кокетничаю.
– Вы можете рассказать, почему у вас произошел конфликт с Яковлевым?
– Потому что он предложил мне уйти из журнала, который я создал своими руками. Вот и все. У меня мотивов ссориться с ним не было никаких. А о его мотивах надо спросить у него.
– А как вы можете охарактеризовать то время для журналистики? Чем оно отличается от нынешнего?
– Это совершенно другое время, которое ничего общего с нынешним не имеет. Кардинально это время изменилось с приходом Владимира Путина. Тогда было свободное время, когда наслаждались воздухом свободы и приобретали много газет и журналов, у которых были очень большие тиражи.
– Но в какое время журналистам перестали верить, вы это понимаете для себя? Отсутствие спроса – ведь не только вопрос того, что у людей закончились деньги в 92 году.
– Вы знаете, журналистам верят в той же степени, в какой и раньше верили. Средства массовой информации, а особенно телевидение, до сих пор достаточно авторитетны. И сказать, что журналистам не верят, я не могу. Дело не в том, верят или не верят, а в ощущениях самих журналистов. Раньше в журналистике не учитывались очень многие факторы, которые сейчас стали решающими. Мнение собственника совершенно не учитывалось. Существовали так называемые «журналистские коллективы», которые проводили собрания, и эти собрания могли снять главного редактора, чем постоянно пользовались. Я знаю массу примеров. Словом, было совершенно другое устройство журналистского мира.
– И вы, понятно, больше любите тот мир... Так ведь?
– Нет. Было ясно, что тот мир уйдет в прошлое – с приходом рынка. Конечно, в рыночных условиях у журнала такого рода, еженедельника – очень затратного предприятия, должна быть мощная материальная база. И абсолютно все независимые газеты, которые тогда существовали, либо приобрели собственника, либо закрылись. Закрылись оба издания Егора Яковлева: и «Московские новости», и «Общая газета».
– Но «Московские новости» ведь все же долго продержались.
– Трудно не продержаться в принадлежащем тебе здании, в котором ты занимаешь один этаж. Они могли бы издавать еще прессу – за счет аренды помещений.
То время было хорошо, но оно было переходное: между государством, которое – один владелец всех заводов, газет и пароходов, – и рынком. И это время я застал в журнале «Столица».
– Вам в этих условиях стало работать сложнее?
– А я в них и не работал. У «Столицы» было такое приложение, которое называлось «Центр Плюс». И к тому моменту, когда мы выходили с предложением к «Коммерсанту», у него началась самостоятельная жизнь, а я был председателем совета директоров. Я занялся рекламным бизнесом, полностью разочаровавшись в журналистике.
– И ваша вера в журналистику не вернулась?
– Мне не хотелось ею заниматься, занимался другими вещами. И дело даже не в вере в журналистику, а в том, что мне стало неинтересно заниматься той журналистикой, которая пришла на смену.
– После того, как вы ушли, что вы читали?
– Все подряд. А когда появился интернет, это стало делать проще. Не надо было ходить за газетами и журналами.
– Можете дать свою периодизацию журналистики за последние 20 лет?
– Тут очень просто. Давайте возьмем 25 лет – с 1985 года. С 85 по 90 годы – это этап гласности, когда очень многие издания могли себе что-то позволить. Однако каждый раз, прежде чем что-то себе позволить, и [Виталий] Коротич, и [Егор] Яковлев отправлялись в ЦК КПСС и это согласовывали. После чего все материалы проходили цензуру. Каждую статью должен был прочитать Главлит и поставить свою печать. Этот период – до августа 90-го года.
Следующий период, включая период обоих путчей, – до прихода Путина в 99-м году. Это период полной свободы печати – той, как она понимается на Западе. При этом первая половина этого отрезка была еще и свободой от денег, от собственника, от требований рынка, рекламы, во второй появились требования рынка. И все же, это – один период, состоящий из двух частей.
А вот все последнее десятилетие – это закручивание гаек, огромная самоцензура, когда журналисты не решаются поднимать ту или иную тему, это период полутоталитарный: до тоталитаризма не дотягивает, но все же пресса уже несвободна.
– У вас есть надежда, что будет лучше? Или процесс продолжается, и будет хуже?
– Особых надежд я не питаю, потому что сейчас очень сильно состояние прессы зависит от желаний вертикали власти. В условиях вертикали власти свободная пресса жить не может, она может жить только в условиях демократического общества. Такое общество построено по принципам, которые все известны, и не надо изобретать велосипед. И совершенно необязательно, что в России должна быть демократическая, западная модель устройства. И, по всей видимости, ее никогда не будет. Поэтому ждать от России свободной прессы не приходится, она навсегда останется зависимой. Может давление чуть-чуть ослабнет, может еще затянут гайки, но в целом это надолго.
– И возвращаться во все это вы не хотите?
–Возвращаюсь мысленно. Очень интересные возможности сейчас дает интернет. И я нахожусь в начале крупного проекта. Такое явление, как блоггерство имеет очень интересные перспективы. Я прочитал, что в США принят закон, по которому блогеры не имеют права размещать платную информацию, не оговаривая этого, – они должны сказать, что публикуют объявление на правах рекламы. Может, когда-нибудь и в России мы дойдем до этого, хотя, скорее, в России появятся ограничения политические. Для кремлевского руководства это совершенно нетерпимая ситуация, когда люди, которых читают многие тысячи, могут высказывать свое мнение, не сообразуясь с властной вертикалью. Бывают отдельные дни, когда в мой журнал приходят и 50, и 80 тысяч читателей, при том, что постоянных подписчиков – около 4 тысяч. А ведь это – тираж ежедневных газет, который только растет.
