Итог митинга, итог года

Когда мы после митинга выходили с проспекта Сахарова на Садовое кольцо, по кольцу с воем сирен шли колонны грузовиков с ОМОНом. Они выезжали из переулков и уезжали из города, бесполезные, непонадобившиеся. Основные силы режима, оказывается, были спрятаны в окрестных переулках, а вокруг митинга стояли в оцеплении апатичные вчерашние милиционеры. Главное, что было хорошо видно, это ненужность и беспомощность силы. Это главный итог митинга. Было ясно, что все эти дубинки и железяки ничего не решают, что в сложившейся ситуации они не могут защитить режим или продлить его время. Революция свершается в другом измерении, скорее моральном, чем силовом. Это как едва уловимое изменение на уровне клеток. И власти проявили себя как те генералы, которые готовятся к прошлой войне. Чем более мирная, творческая, законопослушная армия протестующих, тем больший эффект она может произвести и тем меньшей ценой добиться перемен.

Ораторы на митинге были слабы. Они не соответствовали тем ста тысячам, которые пришли на Сахарова. Но и пришедшие не нуждались в том, чтобы им объяснили смысл происходящего. Митинг был против Путина. Точка. Люди, пришедшие на митинг, были самодостаточны. Они относились к выступающим и приветливо, и снисходительно, лишь дружно потребовав у Ильи Пономарева сдать мандат и освистав Ксению Собчак (репутация сильнее, чем содержание речей, и «Ксюше» надо еще много работать над собой, чтобы ее восприняли серьезно). Парфенов предпочел вещать с экрана – незачет. Шевчук момент истины и вовсе проигнорировал. Навальный громко кричал и грозился пойти на Кремль. Лучшим афоризмом этого митинга (на мой взгляд) стала фраза Дмитрия Быкова (не ручаюсь за точность): «время положило на них и поставило на нас». Вася Обломов спел свой великолепный рэп. Прохоров умно остался среди митингующих. Можно долго перечислять, что кто сказал, какие были лозунги, кто как был одет – это не главное.

Главное – вопрос о гегемонии (в смысле Грамши). Спрашивают: а как этот митинг может повлиять на власть? Как вообще массовые выступления меняют режим, если они ничего не штурмуют и не захватывают? Какова микрофизика мирной революции?

Элементарный эффект состоит в том, что нижестоящие перестают слушать вышестоящих. Они и до этого их не особо любили, но им платили за послушание и лояльность. Теперь они чувствуют, что могут смотреть по сторонам, а не только наверх. Им либо надо платить больше, либо они разбредаются по своим делам: так тает наемная армия, у которой нет идеи, ей нечего защищать. Или того хуже: каждый уровень власти будет либо приватизировать то, что ему доверили, либо смотреть на тех, в ком они чувствуют достаточную силу, чтобы вовремя присягнуть и остаться на своих местах. После чего, самых высоких начальников сдают, предают, и они оказываются в изоляции. По вертикали пробегают множественные трещины, и правящая верхушка оказывается в вакууме, неспособная отдавать команды. Редакторы телеканалов не слушают своих боссов, боссы сбивчиво объясняют кремлевским менеджерам, что они ничего не могут сделать. В один миг все переворачивается: начальники явно начинают зависеть от подчиненных, а не наоборот, а подчиненные пожимают плечами или посылают их подальше.

Дальше руководители государства, их свита, карманные бизнесмены, региональные начальники собираются где-нибудь на дачах и начинают пить, нюхать, обсуждать, что делать. Проходят сутки, еще сутки. Они что-то решают, но к этому моменту, когда они, наконец, открывают тяжелые шторы, становится ясно, что снова что-то изменилось и снова надо что-то решать. История убегает от них, и они уже никогда ее не догонят. Среди совещающихся есть те, кто готов идти до конца и проливать кровь – мол, арестуем пару тысяч, забьем десяток активистов, и народ отрезвеет. Но верхушка деморализована, страдает похмельем, не может адекватно соображать, и никто не хочет брать ответственность, а на подчиненных рассчитывать нельзя. Все отмахиваются от ястребов. Возникает пауза, время идет, и чем больше его проходит, тем меньше вероятность того, что можно вернуть власть. Хотя все еще при должностях и в физическом мире ничего не изменилось.

Есть очень тонкая, почти невидимая грань, которая отделяет реальность от инсценировки. Утрачена гегемония и уверенность в способности осуществлять власть, но никто не уходит, все продолжают играть свои роли – и вот в этот момент грань оказывается пройденной и все происходящее становится инсценировкой. Переключается гештальт, и заседание Думы уже нельзя даже транслировать по телевизору, потому что это выглядит как дешевая постановка, натужный спектакль, а не работа законодательной власти, представляющей российский народ. И никаким усилием операторов и комментаторов нельзя превратить Думу в сакральный орган власти. То же и с президентом и с премьером: зритель, смотрящий их выступление по телевизору, будет видеть смущенных людей, то заискивающих, то огрызающихся, то пытающихся штампованными фразами и модуляцией голоса показать, что они не просто говорят какие-то слова, а «делают заявления». Но, увы, зритель видит за этим не более, чем игру провинциальных актеров, и говорит: не верю. Брезгливо переключает программу или выключает ящик.

Могут ли полтора миллиона полицейских что-то решить в этой ситуации? Можно ли что-то изменить, удвоив пенсии и зарплаты? Абсолютно нет. Государство стабильно, когда действуют все три вида власти: физическая сила, деньги и моральная сила. Легитимность – это возможность морально обосновать свои действия и вероятность того, что они будут приняты обществом. Для этого нужно, чтобы идеи правящей элиты разделялись значимым большинством. Но обычно мы не знаем, разделяются ли и насколько. Митинг на Сахарова демонстративно показал, что нет, не разделяются и лишил власть остатков моральной силы, то есть легитимности. В этом его итог, и это было особенно явно видно, когда отступал бесполезный ОМОН.