Хохе Видела
Аргентинец Хорхе Видела, которого вчера похоронили в месте, известном только его семье, был образцовым диктатором. Образцовым в том смысле, что суд над ним в его собственной стране был немедленным и беспощадным сразу после падения хунты в 1983 году и он умер в тюрьме на 87-ом году жизни. Его срока за преступления против человечества хватило бы на несколько жизней. Для полноты картины не хватало только угрызений совести. Видела до конца жизни не раскаялся, настаивая на том, что самая кровавая и долгая (всего 7 лет) диктатура в истории Аргентины была войной, в которой «кто-то выживает, кто-то остается инвалидом, кто-то погибает, а кто-то исчезает».
В 1976 году президентом в Аргентине была некомпетентная третья жена Перона Исабель, занявшая этот пост после его смерти в 1974-м. Глава армии Видела вместе адмиралом Массерой и командующим ВВС Агости без труда и крови свергли Исабель, а Виделу объявили президентом. Они распустили парламент, ввели цензуру, а управление страной, в том числе на муниципальном уровне, осуществляли военные. Террор начался сразу. Еще при бардаке Исабель в Аргентине действовало несколько герилий – радикальных социалистов, выступавших против военных, крупного бизнеса и влияния США на континенте. Хунта положила истребить партизан, но очень скоро список пополнился журналистами, студентами, профсоюзными деятелями и другими интеллектуалами, так или иначе выступавшими против режима. К ним врывались ночью, и они «исчезали». Кто-то попадал в одну из 364 подпольных тюрем, где их насиловали и пытали, кого-то просто расстреливали, кого-то обкалывали наркотиками и выбрасывали с самолетов в открытое море. Всего за время «грязной войны» пропало около 30 тысяч человек.
Хунта продержалась недолго. Неумелая ультралиберальная политика завела и без того расшатанную аргентинскую экономику в еще больший тупик. Открытие рынка стало причиной падения производства, резкого роста импорта и внешнего долга. Политически и морально военные проиграли матерям. Еще 1977 году 14 матерей, чьи дети пропали, вышли с их портретами перед Розовым домом правительства, несмотря на запрет на собрания. Они делали так каждый четверг (вплоть до 2006 года, когда признали, что правительстве «больше нет врагов»). Некоторые из них сами потом исчезали, но их это не останавливало – что терять матери, лишившейся ребенка? «Матери Пласа де Майо» превратились в мощное общественное движение по поиску пропавших диссидентов.
Военным нужен был какой-то более сильный импульс для сохранения власти, чем победа на чемпионате мира по футболу. Например, маленькая победоносная война. В 1982 году уже преемник Виделы, Галтьери, оккупировал спорные Фолклендские острова. Он не учел, что премьером Британии тогда была Маргарет Тэтчер, которая сразу отправила корабли для защиты заморской территории. Британцы разбили аргентинцев наголову за один бой.
После этого хунта пала, и первый избранный президент Рауль Альфонсин провозгласил своей первоочередной задачей суд над диктаторами. Он создал комиссию из местных и иностранных интеллектуалов, результатом работы которой стала книга «Больше никогда» (“Nunca mas”), собравшая почти 9000 историй пропавших людей. Суд признал Виделу виновным в тысячах убийств, и он сел пожизненно. Еще пятеро членов хунты получили от четырех лет в тюрьме до пожизненного срока. Сначала хотели судить вообще всех военных, принимавших участие в пытках, но они подняли бунты в гарнизонах, и решено было их не трогать: мол, они выполняли приказы. Сам Видела выиграл однажды от смены политических ветров. В 1990 году президент Менем неожиданно подписал ему помилование: «Надо быть выше прошлых конфликтов». Но в 1998-м дело Виделы о пропаже новорожденных детей у заключенных в лагерях попало в суд, его сначала посадили, а потом отправили под домашний арест. В 2010-м решение Менема было признано неконституционным, и Видела теперь уже насовсем переехал в тюрьму строгого режима.
Но несмотря на все эти юридические перипетии, аргентинцы всегда были единодушны в оценке того короткого, но кровавого периода своей истории: больше никогда. И он оставил в их душах глубокий незаживающий след. На серых тротуарах Буэнос-Айреса часто встречаются яркие мемориальные плиты вроде «Здесь жил Роберто Лертора и Адриана Карлеваро, общественные деятели, схваченные государственными террористами и пропавшие 27 марта 1977 года». В некоторых городах работают музеи, в которых нет ничего, кроме фото и кратких биографий жертв. Теперь уже «Бабушки Пласа де Майо» продолжают свои расследования, и они не успокоятся, пока судьба последнего пропавшего человека не будет выяснена.
Это единодушие объясняется вовсе не тем, что Видела не достиг успехов в экономике, а тем, что произошли события, после которых его судили за преступления. У нас в России таких событий не случилось, и это главная проблема, а вовсе не то, что Сталин был эффективен. Тем более что он таковым не был. Эффективность – это результат на единицу затраченных ресурсов. Построить заводы, выкачав все зерно из голодающей деревни. Выиграть войну, бросив в топку миллионы людей. Где же тут эффективность? Проблема в том, что Сталин умер, над ним поплакали. Несколько лет созданная им система просуществовала сама по себе. Потом Хрущев, убедившись в том, что Сталин не воскреснет из мертвых, что-то сказал про культ личности. Но этого было мало и слишком поздно, чтобы будущие поколения точно знали, что думать про репрессии.
Очень трудно представить, какое событие поможет нам расставить точки над «i». Многие ждут от Путина оценки произошедшего в то время. Но даже если завтра Путин выйдет и скажет: «Сталин – людоед», это не поможет. Кто он такой, чтобы его мнение было более важно, чем, например, законы о реабилитации репрессированных, принятые в начале 1990-х? В них черным по белому написано и «про террор, и про несовместимость с идеей права и справедливости», только это не мешает нам по-прежнему вести горячие споры про то, чем был для нас Сталин. К тому же после Путина придет кто-то другой (ведь когда-то же это случится), и у него может быть иное мнение, и тогда все начнется сначала.
Что же нам тогда делать с нашим тяжелым наследием, если события сверху никогда не произойдет? Действовать снизу. В вашей семье кто-нибудь сгнил в ГУЛАГе, был расстрелян, арестован по ложному доносу? Судьбу этих людей можно узнать.
Моя бабушка не помнила своего отца. Его арестовали в 1938 году, когда ей было четыре года. Его жена, моя прабабушка, сбежала из военной части города Занадворовка Дальневосточного края, испугавшись, как бы не дошли руки до нее. Проблемы молодого офицера, отвечавшего за состояние военной техники, начались за год до этого, когда соответствующие органы узнали о существовании брата и сестры, осужденных за расхищение социалистической собственности, и двоюродного брата, сражавшегося в армии Деникина и сбежавшего в Югославию. Тогда у прадедушки отобрали партбилет и лишили должности. А в 1938-м арестовали по доносу сослуживца: якобы он был участником латышской контрреволюционной троцкистской организации. Еще через год доносчик отказался от своих слов, и прадеда выпустили. А потом началась война, и ему снова не повезло. В 1942 году он попал в плен и до конца войны был лагерях для военнопленных на Украине и во Франции. Когда война закончилась, его ждали новые мытарства – по колониям-поселениям в Эстонии, Туркмении и Узбекистане, откуда он вышел только в 1952 году. С тех пор след его теряется. Наверное, он пытался найти семью. Но прабабушка к тому времени успела несколько раз поменять место жительства, выйти замуж во второй раз, сменить фамилию и родить еще пятерых сыновей. А всю эту историю восстановила моя бабушка в 2010 году, отправив 23 факса в региональные управления ФСБ.
Надо чтобы абстрактные миллионы репрессированных превратились в реальные истории прадедушек и прабабушек. Тогда мы, наверное, не стали бы писать в Facebook, узнав о том, что на какого-нибудь Развозжаева надели мешок и угрожали причинить зло семье: «Ну, что-то быстро он сломался» или «А то не знал, с кем связывается», а будем возмущаться прежде всего попранию человеческих прав.
