Что происходит с церковью. Кальвинизм в русском православии

Что происходит сегодня в РПЦ МП – большая загадка даже для тех, кто к ней принадлежит: степень ее информационной открытости примерна та же, что и у СССР. Но можно попробовать понять, что, собственно, происходит, исходя как раз из официальных и частных выступлений. Какие идеи господствуют сейчас в Патриархии и к чему это приводит на практике? Рискну предложить одну гипотезу: русское православие сегодня переживает некую «прививку кальвинизма». Не спешите кричать «ересь», речь ни в коем случае не идет о каком-то пересмотре догматов – скорее о тонкой настройке в вопросах, касающихся роли церкви в обществе и ее участии в политике.

Что такое кальвинизм?

Центральное для христианского богословия понятие – это спасение, пребывание человека в вечности с Богом и его святыми. Своими собственными усилиями человек спастись не может, это происходит только по милости Божией, когда человек принимает веру во Христа и присоединяется к Его церкви.

А вот дальше начинаются тонкости. Как это получается, что одни люди обретают спасение, а другие нет? И что тут зависит от самого человека? В классическом кальвинизме, одной из основных ветвей протестантизма, все выглядит достаточно просто. Бог сам предназначает одних людей для спасения, других – для погибели, и сам человек ничего изменить не в состоянии. Спасенные входят в церковь и всегда пребывают в ней, их задача – вести достойную жизнь и укреплять свою церковь. Остальные обречены.

Кальвинистская модель сулит процветание: принявшие его Швейцария и Нидерланды, а равно и пуританские колонисты в Америке добились экономического успеха во многом благодаря именно тому, что вопросы духовной жизни оказались раз и навсегда разрешенными и можно было заняться торговлей и ремеслами. При этом, стоит заметить, Жан Кальвин установил в городе Женеве настоящую тоталитарную диктатуру, где богословские и бытовые вопросы равно решались единообразно и на самом высшем уровне.

А при чем тут русское православие? Впервые я встретился с подобными идеями, когда более десяти лет назад единственный раз в своей жизни участвовал в богословском диспуте о книге никому тогда не известного Сергея Худиева, она называлась «Об уверенности в спасении». Краткое содержание: православный христианин может и даже должен быть уверен в том, что ему обеспечено спасение уже в силу его принадлежности к церкви. Именно в этой уверенности он находит силы для духовной борьбы, для проповеди христианства внешнему миру.

Мы с моим другом Михаилом Зеленым написали на книгу развернутую рецензию. Да, говорили мы, Худиев приводит корректные цитаты, но он их приводит не все. И для православия другой подход более характерен: никто ни в чем не может быть уверен до самого конца, потому что каждый из нас слаб. Нерушима лишь верность Бога Своим обещаниям и Его милосердие, дающее нам надежду.

Тогда, в самом начале двухтысячных, этот спор показался мне интеллектуальным упражнением, имеющим мало отношения к практике христианской жизни, тем более что по подавляющему большинству практических вопросов у нас с Худиевым не было разногласий.

Ветер перемен

Но время шло, и в последние пару лет я все чаще слышу от других и сам себе задаю вопрос: что же происходит с нашей церковью? Почему в ней все больше формализма, отчетности и помпезности? Почему церковное руководство все громче и настоятельнее говорит о ценностях и прочих идеологемах и все меньше – о Христе и Евангелии? И почему все строится по кремлевской модели ручного управления?

И тогда я вспомнил о наших спорах с Худиевым, теперь самым известным в стране православным публицистом. Мы по-прежнему общаемся, уважительно спорим и во многом соглашаемся. Только я позволяю себе критиковать политические власти и не соглашаться с конкретными решениями священноначалия, а Сергей со свойственной ему логичностью и красноречивостью эти решения разъясняет и защищает.

И объясняет почему. Если спасение человека, то есть его судьба в вечности, целиком и полностью определяются фактом его принадлежности к церковной организации, его основная задача – укреплять, защищать, развивать эту самую организацию. Он подобен человеку, плывущему в корабле во время бури. Затевать ремонт корабля или обсуждать недостатки капитана – безумие.

Церковь так часто и изображают, в виде корабля, где кормчий – Христос. Впрочем, есть в Евангелии и другой образ: апостолов, которые пересекают Галилейское море без Христа. У них свои какие-то задачи и потребности, и вот на море начинается буря, они в ужасе – и в этот момент они замечают Христа, идущего по волнам. Им остается только просить Его о спасении. И апостол Петр даже решается на безумие: он идет по воде к Спасителю. Его веры хватает всего на несколько шагов, но все-таки он не стал смолить борта, а шагнул по водной глади к тому, без кого и борта не помогут.

Ради блага организации

Впрочем, хватит аллегорий, вернемся к нашей реальности. С приходом патриарха Кирилла связывались многие надежды на обновление церковной жизни, на решение назревших вопросов, таких как богослужение на современных языках и новый перевод на них Библии и святоотеческой литературы, и т.д. Обновление последовало, но почти исключительно – в административной области (новые епархии, синодальные структуры и т.д.).

Повторюсь: если спасение гарантировано самим фактом принадлежности к церковной организации, это все просто совершенно не важно. Вопросы внутрицерковной жизни уже навсегда решены, хорошо ли, плохо ли. С этим всем потом когда-нибудь кто-нибудь разберется, для нас важен лишь рост церковной организации, количественные показатели и все, что нужно для внешнего успеха. Ну а первое условие для процветания любого большого предприятия в нынешней России – это, безусловно, хорошие отношения с Кремлем.

Поэтому в области политики и церковно-общественных отношений церковь как раз исключительно активна. Своеобразным показателем может служить самый представительный церковный форум, ежегодные Рождественские чтения в Москве. На них приезжают люди со всех епархий, и вот из года в год можно слышать десятки докладов о взаимодействии с правоохранительными органами, о патриотическом воспитании, о миссии в местах заключения и возрождении казачества. А вот секция про Библию была всего пару раз – в остальных случаях не набиралось достаточное количество докладчиков, желающих порассуждать о толковании Библии.

Раз все главные вопросы уже решены и церковная жизнь налажена, то остается только ее поддерживать и воспроизводить, а также как можно шире раздвигать в общественном пространстве границы «воцерковленного». А под «воцерковлением» зачастую понимается просто умножение числа «православных маркеров»: иконок, крестиков, молебнов и т.д.

Эта методика проста и понятна и властям, и народу. Что предлагает президент сделать в сложный и, выражаясь пропагандистским языком, «судьбоносный» момент? На месте административного корпуса в Кремле поставить монастыри и церкви. Это предложение встречается в церковных кругах буквально с восторгом: так мы еще больше «воцерковим» сакральный центр страны, Кремль, и сидящую в ней власть. А власть, видимо, понимает это почти в языческом духе: чем больше святилищ и священнодействий, тем больше успеха на охоте и порядка в домашних делах.

Правда, примерно половина той самой Библии говорит о другом: в кризисные, сложные моменты отдельные люди и целые народы должны обратиться к голосу своей совести и что-то изменить в своей жизни. Исайя начал свою проповедь так: «Вы приходите предстать предо Мной – но кто требует от вас во дворах Моих топтаться? <…> Простираете ко Мне руки – Я тогда отвожу глаза; множите молитвы – Я не слышу: руки ваши полны крови. Омойтесь, очиститесь! Удалите злодеяния свои прочь с глаз Моих, прекратите творить зло; научитесь творить добро, ищите правды, порицайте угнетателей, окажите справедливость сироте, правый суд подайте вдове. Вот тогда приходите, и рассудим!»

Это называется «покаяние». Но в богословии нового типа покаяние понимается по упрощенной схеме: это нечестивцы-враги должны перед нами покаяться, и тогда мы их простим. Сами мы, положим, тоже не безгрешны, но у нас отлажены механизмы исповеди, личные грехи и недостатки каждого из нас не лишают сам церковный организм признака непогрешимости. «Мы имеем огромное наследие христианской философии и мысли, которое стало частью церковной традиции, и в свете этого учения мы, воспринимая слово Божие, можем непогрешимо судить о многих делах, философиях, взглядах, которые присутствуют в современной жизни» – так выразил эту идею патриарх Кирилл в своем выступлении в декабре прошлого года.

А ведь не только правителям, но и людям простого звания гораздо проще бывает поручить заботу о спасении своей души безошибочным профессионалам, а самим ограничиться эпизодическим участием в обрядах и соблюдением некоторых простых внешних запретов. Есть в православных газетах и на православных сайтах такая популярная рубрика – «Вопросы батюшке». Стоит ее почитать, чтобы составить представление о чаяниях народных. Богословские вопросы там отсутствуют напрочь (сложно и скучно), нравственные наставления относительно редки (с этим каждый сам разбирается). Львиная доля вопросов о том, что можно есть, что можно носить, в какие места можно целовать жену (реальный пример!), чтобы не нарушить какого-нибудь табу. И еще поиски совета в конкретных житейских ситуациях: какие молитвы читать, если муж пьет или жена гуляет.

У этих людей никто не отбирал свободы и ответственности, они сами с готовностью перекладывают их на плечи священнического сословия. Собственно, так всегда и жило большинство людей. Именно потому и появлялись люди, подобные библейским пророкам или средневековым юродивым, они будили совесть, они заставляли пересматривать привычные представления и возвращаться к самым истокам веры.

О еретиках и либералах

Все, о чем было сказано выше, все же можно с полным основанием считать разновидностью христианской жизни. Сложнее те случаи, когда подобный подход (который, конечно, никто не называет кальвинистским) приводит к полному разрыву с Евангелием, причем это, как правило, остается совершенно неосознанным и сопровождается ударными дозами «православной» риторики.

В этой связи назову еще одного публициста, Егора Холмогорова. Не особенно слежу за его творчеством, но знаю, что он предложил в свое время такую идею. Евангелие, пример Христа – все это прекрасно и возвышенно, но простым людям для повседневной практики не очень подходит. Им лучше будет обращаться к примеру святых и следовать им.

Только слишком уж разные примеры давали святые. Вот, скажем, канонизированный новгородский архиепископ Геннадий. С одной стороны, под его началом была создана первая полная Библия на церковнославянском языке, причем те ветхозаветные книги, которые не удалось найти на славянском, заново перевели с древнееврейского. С другой стороны, он прославился как пламенный борец с «ересью жидовствующих». «Пламенный» – в прямом и непосредственном смысле слова: одобрял сожжение еретиков по «гишпанскому» образцу. Чему последовать, каждый выбирает сам. А вот Христос и Его Евангелие варианта с сожжением еретиков (нынешним языком выражаясь, либералов) никак не предлагает.

Меня всегда удивляло, как это люди, читающие Евангелие и исповедующие веру во Христа, могли доходить до войн и казней его именем. Это прекрасно иллюстрирует Холмогоров, когда, оставаясь в уютном кресле с любимым девайсом в руках, он призывает православный люд убивать и умирать в Новороссии, а руководство России – «включить Гитлера». На полях замечу, что Гитлера, как и ядерную реакцию, можно включить только один раз.

Если отнести Христа к области чего-то раз и навсегда решенного, если видеть себя в лагере уже отобранных для спасения праведников, никакое средство в конечном счете не покажется неприемлемым для достижения тактического преимущества. Ведь стратегическая победа нам уже гарантирована.

Сказав все это, я, видимо, должен пояснить, чего я точно не имел в виду. Прежде всего, не хочу обвинять никого в ереси и порицать сам факт кальвинистского влияния. Когда-то и колокола пришли в Россию с Запада, православный Восток их не знал. Вопрос не в том, откуда что пришло, а в том, насколько оно полезно. И как раз ударные дозы кальвинизма, на мой взгляд, породят куда больше проблем, чем решат.

Далее, я не пытаюсь подражать Лютеру и «исправлять недостатки» церковной жизни, не справившись с собственными недостатками. Христианство огромно и неисчерпаемо, оно не вмещается целиком в любую, самую совершенную церковную структуру. Разные времена, опыт разных святых раскрывают для нас его различные грани, и все равно приходится искать свой собственный путь, потому что скопировать ничего невозможно. Не только кальвинистская диктатура невозможна у нас сегодня, но и, скажем, обитель преподобного Сергия Радонежского или Иерусалимская община апостольских времен. Мы другие, мы живем в другие времена и можем создать только нечто свое.

Но для начала неплохо бы задуматься: что, собственно, происходит сегодня в Русской православной церкви, и не ограничиваться общими словами о вечном и прекрасном.