Транспаранты участников протестов
Архив УФСБ России по Красноярскому краю
События, произошедшие летом 1953 года в Норильске, были квалифицированы работниками МВД как «антисоветское вооруженное контрреволюционное восстание». Впоследствии в истории закрепился только термин «восстание» с привязкой к местности. Но современные исследователи указывают на неточность этого термина. Заключенные не имели оружия и пытались добиться своих требований мирным путем: митинги, собрания, голодовка, письма, жалобы, заявления, просьбы. Лишь небольшая часть недовольных предлагала решительные действия. Чем важна память о том событии для текущего политического момента в России?
«Они были совсем иным поколением, чем лагерники 30-х годов»
Предыстория Горного лагеря, Горлага, началась во время войны. Как писал историк Дмитрий Волкогонов в книге «Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина», «указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года, который не публиковался, был введен особый вид наказания — каторжные работы для фашистских убийц, предателей, пособников оккупантов. Осуждали на каторжные работы сроком от 10 до 20 лет военно-полевые суды. Однако война кончилась, а прерогативу военно-полевых судов взяли на себя Особые Совещания, решения которых никакому обжалованию не подлежали. И попасть в эти жернова могли уже не только полицаи, но и просто инакомыслящие, подозрительные…».
Публицист Димитрий Панин, который сам прошел сталинские лагеря, писал в книге «Лубянка-Экибастуз»:
«Чекистами были пущены слухи, что в число каторжан попадают только самые матерые изменники, гестаповцы, палачи… Позже, в спецлагах, мы убедились: опасных и крупных военных преступников, пойманных на оккупированных территориях, посылали на виселицу или расстреливали, а мелочь кидали на каторгу… Каторжники, в основном, — это безвредные украинские крестьяне, посаженные по доносам».
Непосредственная история Горлага началась в августе 1948 года. Это был не единственный подобный особый лагерь. Тогда же появился Речлаг в Воркуте, Берлаг на Колыме, Озерлаг в Тайшете, Дубровлаг в Мордовии, Песчанлаг и Степлаг в Казахстане.
К каторжанам применялись более жесткие требования по сравнению с другими заключенными. На их одежде были крупно пришиты номера. Бараки для них строились отдельно, на окнах были решетки, сами здания закрывались на ночь. Малейшая провинность — в карцер на месяц. В обычном ИТЛ такое наказание длилось 10 дней. Рабочий день каторжан мог составлять 12–14 часов, хотя официально был 10 часов. До 1947 года их труд не оплачивался. Каторжанам было запрещено получать письма, посылки, денежные переводы.
Норильск
Robert King / ZUMAPRESS.com
К началу 1953 года в Норильске, в составе Горного лагеря, было шесть крупных лаготделений, в которых насчитывалось 3,5–6 тысяч человек. Туда переводили в основном осужденных по ст. 58–1а, 58–16, 58–10, 58–11 и другим пунктам статьи 58, предполагающей ответственность за контрреволюционную деятельность. «Контрреволюционерами» чаще всего становились участники национальных движений сопротивления из различных областей Украины и Белоруссии, республик Прибалтики, в том числе и зарубежного Сопротивления — из Франции, Чехословакии, Польши, Югославии. Были среди них остарбайтеры, взятые немцами в плен, бежавшие из нацистских концлагерей и попавшие к партизанам. Попадались беженцы из СССР в послереволюционное время и даже их дети, хотя те были подданными других государств. В каждом лаготделении было по несколько сотен иностранцев: немцы, поляки, венгры и прочие. Туда же попадали из депортированных народов — чеченцы, греки, крымские татары, немцы Поволжья. После войны с Японией Горлаг пополнился военнопленными из Страны восходящего солнца.
Основательница Музея Норильского восстания, журналистка и историк Алла Макарова писала:
«Сильно изменился в эти годы состав лагерного населения: за колючей проволокой оказалось немало солдат и офицеров — участников Великой Отечественной войны, партизан, узников фашистских концлагерей — бывших военнопленных, жителей оккупированных немцами территорий, арестованных нередко "по подозрению" или "за намерение" и названных "изменниками Родины", "пособниками палачей". Смотревшие смерти в глаза, прошедшие через войну, перенесшие голод и множество тягот, они были совсем иным поколением, чем лагерники 30-х годов».
Правда, были в Горлаге и уголовники. Как правило, это были осужденные по тяжким статьям. Они пытались туда перенести свои порядки, но встречали сопротивление «политических».
«В этапах среди бывших фронтовиков, не сломленных морально и физически, среди объединенных прочными узами землячества западных украинцев, белорусов, эстонцев, литовцев, латышей уже на пересыльных пунктах уголовники стали встречать отпор так называемых "злых фраеров" — все тех же осужденных по ст. 58, — поясняет Алла Макарова. — Оказалось, что политзаключенные могут объединяться, они теперь не желают быть покорными и сносить унижения, больше того — объединившись, представляют собой силу!»
В такой среде у администрации лагеря были свои методы воздействия — «молотилки». Это штрафные изоляторы, где сидели уголовники и стукачи. Если строптивый «политический» туда попадал, то его ждало избиение: жертву подбрасывали за руки и за ноги кверху и бросали на цементный пол, кололи ножами, давили. Насилие вообще было обычным делом, что неудивительно. Конвойные в пути на работу и с работы подгоняли заключенных прикладами, травили собаками, ставили в грязь на колени. Солдатам даже разрешили по своему усмотрению применять огнестрельное оружие в случае «опасности». Охранникам внедрялась мысль, что перед ними особо опасные государственные преступники, изверги, нелюди, «палачи и каратели советского народа». Напряжение между надзирателями и зеками накалялось. Оставалось только бросить горящую спичку в это разлившееся топливо взаимной ненависти.
