Соцсети
16 сентября 2022 года в Иране началась серия протестов, спровоцированных смертью 22-летней иранки курдского происхождения Махсы Амини (курдское имя Жина). За два дня до этого девушку, которая подходила к станции метро в компании с родным братом, задержала местная «полиция нравов» под предлогом , что ее хиджаб якобы недостаточно плотно прилегал к волосам. Махсу отправили в полицейский участок, где жестоко избили. Вскоре она скончалась в больнице. Никого за ее смерть к ответственности не привлекли, мол, сама потеряла сознание и впала в кому…
Смерть девушки вызвала мощную акцию протеста в ее родном Секкезе, что в иранской провинции Курдистан. Спустя сутки волна гражданского возмущения перекинулась и на другие регионы Ирана и достигла Тегерана. Люди массово выходили на улицы, женщины сжигали хиджабы и выкрикивали лозунги: «Назидательный патруль — убийцы», «Я убью, я убью того, кто убил мою сестру», «Хаменеи — убийца, его правительство нелегитимно». Реакция на убийство девушки в городах Ирана и в киберпространстве привела к тому, что персидский хэштег #MehsaAmini получил более чем 300 млн твитов и ретвитов, побив мировой рекорд в истории Twitter.
Rouzbeh Fouladi / ZUMAPRESS.com / Global Look Press
Спустя восемь месяцев после первого взрыва протестов можно констатировать, что «силы правопорядка» крупнейшего в мире теократического режима все-таки подавили восстание в Иране. При этом погибло не менее 580 протестовавших, более 12 тысяч человек арестованы, из них 137 ожидают смертной казни.
По данным норвежской организации «Права человека в Иране» (IHR) и французской НКО «Вместе против смертной казни» (ECPM), количество вынесенных за минувшие восемь месяцев смертных приговоров в стране стало самым высоким с 2015 года.
Тем не менее иранским клерикалам, считают эксперты по региону, вряд ли удалось надолго закупорить гражданское неповиновение. Почему так? В поисках ответа мы поговорили с двумя отечественными иранистками — Юлией Рокнифард и Анной Березиной, расспросив их о текущем состоянии протестного антиправительственного движения и его феминистской природе. И, конечно, интересно было замерить глубину «генетического родства» иранского и российского режимов.