Встреча Владимира Путина с депутатами Госдумы и Совета Федерации
Государственная дума РФ
Было время, когда слово «патриотизм» до поры до времени не слишком бросалось в глаза. Не то что теперь.
В детстве из разных телеэкранов и радиоточек до моего слуха доносилось что-то вроде того, что «патриоты Лаоса освободили …». Далее следовало географическое название, произнесение которого было доступно только лишь радиодиктору, специально обученному таким артикуляционным трюкам.
Следует признать, что слово «Лаос» в те годы если как-то и занимало меня, то скорее в виде серии из четырех лаосских почтовых марок с изображением слонов, которые я только что выменял у друга Смирнова на четыре марки Индонезии с яркими птицами.
Да, каюсь, почтовые марки разных стран интересовали меня в те годы куда существеннее, чем сами страны, не говоря уже о каких-то невнятных перипетиях текущей мировой политики. Про Патриса Лумумбу, замученного плохими парнями в бывшем Бельгийском Конго (марки Конго, кстати, в моей коллекции тогда еще не было, она появилась у меня чуть позже) не знать было невозможно: его изображения глядели из всех газет. А в остальном — нет, как-то не очень.
Единственное, что мог я извлечь из этих сюжетов про патриотов, освободивших что-то там такое — это устойчивое на некоторое время представление о патриотах как об отважных людях, сражавшихся против своих противных и злобных правительств.
А весь дальнейший опыт знакомства с этим понятием в рамках отечественной агитационно-пропагандистской риторики с упорством, достойным лучшего применения, но без особого успеха пытался приучить меня к тому, что все ровно наоборот. То есть патриот — это тот, кто всегда и во всем на стороне начальства, и что это как раз очень даже хорошо.
С тех пор ничего в этом смысле не только не изменилось, но существенно укрепилось и продолжает укрепляться.
«Патриотического», в том числе и «военно-патриотического» воспитания учащихся и трудящихся было тогда, что называется, в меру. Оно не слишком донимало.
В основном «воспитание» и детей, и взрослых было «коммунистическое», что бы это ни значило. «Коммунистическим» было также и «мировоззрение», распространявшееся, если верить официальной доктрине, на мозги и души всего наличного населения страны и воспитанием которого было не на шутку озабочено государство в лице многочисленных преподавателей общественных дисциплин, лекторов общества «Знание», не говоря уже о школьных учителях и детсадовских воспитательницах.
И так было до той самой поры, пока само это прилагательное вместе с существительным, от которого оно было образованно, не растворилось практически в одночасье в историческом воздухе, как улыбка достопамятного Чеширского кота.
Сейчас патриотизма много, очень много. Не заметить его довольно затруднительно. Он представлен в медийном пространстве, а также в духовитом пространстве политической риторики в изобилии, или, как пишется на ценниках вокзальных буфетов, в ассортименте.
Из всех видов специфического отечественного явления, в силу скудости словаря называемого «патриотизмом», выделяются, условно говоря, два.
Первый — это патриотизм, так сказать, клинический. Его проявления всегда спонтанны и непредсказуемы, а в периоды обострений небезопасны для здоровья окружающих.
Второй, — куда более распространенный, — это патриотизм карьерно-коммерческий. И он, — в отличие от клинического, — вполне предсказуем, а в некоторых своих проявлениях выглядит даже более или менее респектабельно и даже вальяжно.
Бывают случаи совмещения в одном субъекте того и другого. А это уже, можно сказать, настоящая катастрофа. И ладно бы если только для самого субъекта.
Там, где пышно расцветает казенный патриотизм, непременно обитают и так называемые «национальные», — или, как вариант, «государственные», — интересы.
«Что касается подлости, — писала в одной из своих «Записных книжек» Лидия Гинзбург, — то для нее псевдонимом во все времена служили общественные (государственные) интересы, так приятно совпадающие с частными».
Во все времена были люди, не чистые на руку. Всегда были доносчики и стукачи. Всегда были агрессивные невежды. Всегда были угрюмые тупицы. Всегда были беззаветные вруны. Всегда были воры и воровки на доверии. Всегда были шлюхи обоего пола — иногда в прямом, но чаще в переносном смысле. Всегда были те, кого еще в начальных классах средней школы называли подлизами и ябедами и очень не любили. Всегда были те, кто не только свои мнения по разным вопросам бытия, но и свои базовые убеждения узнавали от начальства.
Но и всегда — до поры до времени — существовал пусть и тончайший, но все же очевидный и заметный слой каких-то, может быть, не вполне сформулированных и отрефлексированных, но более или менее общих представлений о том, что все это «не есть хорошо».
А потому носители всех только что перечисленных и многих прочих качеств и свойств из этого ряда не слишком-то гордились этими своими качествами. Некоторые с разной степенью успешности их скрывали, некоторые их упрямо отрицали. Но уж точно никто ими не гордился и не хвастался.
В наши дни абсолютно пропал даже намек на стеснительность подобного рода. И разнообразные люди абсолютно не стесняются быть активными невеждами, азартными стукачами, мрачными и злобными тупицами.
Не только не стесняются, но даже и гордятся этим. Дают понять, что это норма и есть, и как же, мол, иначе-то! Или, — пуще того, — а где по-другому!
Да и зачем стесняться, когда в качестве универсального оправдания и даже, если угодно, возвеличивания всех этих чудных человеческих свойств специально обученными циничными дядями и тетями было придумано уютное и обещающее мелкие или крупные бонусы слово «патриотизм».
Те из них, кто все же склонен к некоторой зачаточной рефлексии, этим словом, как ярко разукрашенным картонным щитом, пытаются прикрыть свой срам.
Те же, — и их все больше, — кто к рефлексии не склонен вообще никак, горделиво держат эту картонку над головой, прочие части своих патриотических телес радостно и уверенно выставив на всеобщее обозрение.
Я знаю, что многие, говоря об этом самом «патриотизме», заключают его в выразительные кавычки (вот, например, как я только что). Или своевольно вставляют между предпоследней и последней буквами саркастический мягкий знак, вследствие чего получается «патриотизЬм», что как бы обозначает существенное его отличие от «нормального» патриотизма.
Ну, а про тех, кто называет себя патриотами, часто говорят «так называемые». Я знаю, что многие склонны отделять «истинных» патриотов от этих вот.
Не знаю…
Однажды в процессе переписки со своим другом-литератором, где он, в частности, ратовал за то, чтобы не отдавать «им» это неплохое в сущности слово, я написал так:
«Я, признаюсь, этого слова не люблю, хотя как филолог и литератор прекрасно знаю, что слов плохих и хороших не бывает, а бывают лишь слова уместные или неуместные, точные или приблизительные в том или ином конкретном контексте.
Но слово «патриотизм» именно в нашей историко-географической ситуации, то есть, говоря проще, в нашей стране приобрело вполне устойчивое значение, в соответствии с которым патриот — это мужик, живущий в избе с соломенной крышей, но истово гордящийся тем, что у его барина самый высокий дом во всей волости».
