Демонстрация на похоронах Моисея Урицкого, 2 сентября 1918 года
Фото: Wikipedia
В России четыре цифры «1937» давно стали чем-то большим, чем обозначение конкретного года. Это — мрачная метафора того, что государство может сделать со своими гражданами. Причём, как недавно вскрылось, побаивается её и вполне антилиберальная публика. Только нет ли в такой постановке вопроса неосознанного стремления представить отечественную историю ХХ века приятнее, чем она являлась на самом деле?
Тезис о «1937» как исключительно преступном sui generis, сталинском искажении пресловутых ленинских норм весьма обманчив. Во многом это дань памяти хрущёвской мифологии, которую породил ХХ съезд КПСС. Конечно, для собравшихся там выглядело бы политическим самоубийством признать, что чистки 1937 года возникли не на пустом месте. И корни происходившего при Сталине действительно уходили на 19 лет назад, во времена революции и гражданской войны. Тогда ещё совсем молодое советское государство открыто признало массовые казни граждан не просто допустимыми, а необходимыми ради сохранения власти большевиков.
Служил ли Красный террор вынужденным ответом на террор «белый»? К каким последствиям привела такая политика? И какие загадки до сих пор скрывает серия покушений на большевистских лидеров летом 1918 года, что стала формальной причиной для масштабных репрессий?
Пробежка по парку прочь от красноармейской пули
Летом 1918 года москвичу Дмитрию Сидорову исполнилось 23 года. Как многие ровесники, он участвовал в мировой войне, носил погоны подпоручика. «С ещё неустановившимся мировоззрением, но с одним горячим желанием — спасти бездарную [несчастную], заплёванную Россию», — характеризовал впоследствии Сидоров тогдашнего себя. Молодой офицер состоял в «Военной лиге». На словах объединение готовило против большевиков вооружённый заговор, но на деле так и не выросло больше фрондёрствующего кружка.
Сидорова сгубило, что его визитку нашли у близкого к «Лиге» 80-летнего профессора Дмитрия Иловайского. При монархии старик не скрывал крайне правых взглядов, участвовал в черносотенных организациях, потому после революции его неоднократно арестовывали и обыскивали чекисты. За не слишком близкое знакомство с Иловайским и поплатился подпоручик «с неустановившимся мировоззрением».
Лето 1918 года Сидоров провёл в переполненной Бутырской тюрьме. Изнурительные условия ареста, частые допросы, издёвки конвоиров со временем вошли в рутину. Так что 5 сентября юноша не удивился, когда его вместе с товарищами вывели из камер и посадили в грузовики. Все думали, что везут на Лубянку для очередной беседы со следователем ЧК.
Феликс Дзержинский с коллегами-чекистами, 1919 год
Фото: Wikipedia
Компания подобралась пёстрая. В попутчики Сидорову попал Иван Щегловитов — в 1906–1915 годах министр юстиции Российской империи: последовательный охранитель, куратор печально известного дела Бейлиса. С ними был и священник Иоанн Восторгов — в прошлом видный черносотенный идеолог, чье имя использовали как нарицательное, когда речь шла о крайних антисемитах. Ещё одна знаменитая фамилия — Николай Маклаков, один из последних начальников МВД при монархии, перед Февральской революций безуспешно лоббировал военную диктатуру. Бок о бок с бывшими героями первых газетных полос ехали и простые московские обыватели, попавшиеся за провинности вроде спекуляции, сплетен насчёт скорого краха Советов или ношения старых мундиров с погонами.
До Лубянки тем недобрым вечером Сидорова и его товарищей по несчастью не довезли. Машины неожиданно встали у Петровского парка, где уже собралась толпа сторонников новой власти. Конвоиры отводили арестантов к стене — там их ждала команда красноармейцев с винтовками. Заключённые вмиг осознали, куда и, что главное, для чего их привезли. Сидоров, по-видимому, вышел самым удачливым из арестантов:
«А всё-таки подальше бы от этой стены. Я приседаю. Залп. Мы падаем. Подходит красноармеец. «Этот еще живой». Выстрел. Я вскакиваю и лечу по парку. Визг пуль, крики. Бегу. Что-то кольнуло ногу. Но ничего, пустяки!»
Подпоручику повезло скрыться, пересидеть у знакомых, залечить рану и спустя время бежать на контролируемый белыми войсками Юг России. Прячась в чужой квартире, он увидел свою фамилию в «Известиях»: большевики максимально бравировали актами террора, списки казнённых публиковали в газетах. Сидоров узнал, что вечером 5 сентября красноармейцы в Петровском парке расстреляли около 80 человек. Ключевых фигур вроде Щегловитова собравшейся публике представляли словно кинозвёзд: «Вот бывший царский министр, который всю жизнь проливал кровь рабочих и крестьян…» Менее примечательных жертв убивали безо всяких церемоний.
Всего в начале осени 1918 года в одной Москве большевики во внесудебном порядке казнили не меньше 600 человек.
Лишь единицы из них действительно что-то злоумышляли против советской власти. Куда больше людей поплатились за свой статус при прежнем строе вкупе с социальным происхождением или просто оказались не в то время не в том месте.
Постановление СНК о начале Красного террора — несмотря на заявленный переход на новую орфографию, большевики в 1918-м продолжали набирать многие документы по старым правилам правописания
Фото: bessmertnybarak.ru
Массовые казни 5 сентября 1918 года санкционировало постановление Совнаркома о Красном терроре, утверждённое в тот же день.
«Совет Народных Комиссаров […] находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; […] что необходимо обеспечить [защиту] Советской Республики от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях, что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры».
Сочувствующие большевикам историки и в XXI веке трактуют это решение как вынужденное, принятое после череды нападений на советских лидеров. Критически настроенные авторы в ответ упирают, что политику террора ленинская партия вела и до роковой даты, а пресловутые покушения и заговоры против видных большевиков (включая лично Владимира Ленина) до сих пор окружает ворох непрояснённых обстоятельств. Действительно ли коммунисты перекладывали на внешних врагов ответственность за интриги в своей среде?
