Инстаграм* театра "Пространство "Внутри" (* – принадлежит Meta, признанной экстремистской организацией и запрещенной на территории РФ)
«На вас зёленый пояс! Милая, это нехорошо!» — с презрением сноба-обывателя бросает Наташе Ольга. В постановке чеховских «Трех сестер» Андрея Маника вы этого не услышите. Как не увидите Чебутыкина, Ферапонта и няни, как не станете свидетелями некоторых таких привычных поворотов сюжета. Но об этом вы подумаете уже гораздо позже, когда приметесь рассуждать про себя: что это было и почему такие режиссерские вольности вас не задели, не обидели, не удивили?
А все просто — режиссер настолько четко понимает и решает свою задачу, что позволяет себе ювелирно вырезать из чеховского текста все, без чего можно обойтись на маленькой сцене в маленький отрезок времени (спектакль идет полтора часа). Контекст диктует свои правила, как бы это ни было обидно чехолюбам, не позволяющим себе даже помыслить о том, что Чехов был бы только рад новой трактовке его, казалось бы, чуть ли не поднадоевшей всем пьесы.
«Три сестры» — это тихий апокалипсис в небольшом провинциальном городке. Это накативший ужас, предчувствие безрадостных перемен, до поры до времени скрытое за нервно-веселым житьем-бытьем трех молодых женщин и их брата с женой. Не зря действие происходит в подвале — вполне себе обжитом, с признаками канувшей в Лету жизни. Вот огромный плюшевый медведь как метка былого, наверняка счастливого детства. Вот старый унитаз под лестницей, по которой то и дело бегают куда-то герои. Вот шкаф, обклеенный стикерами (наверное, в сестринском детстве они назывались переводными картинками), — собирали, соревновались, кто наберет больше. Были живы родители, была Москва, было весело и легко.
Теперь этот шкаф — портал в другую жизнь. Через него входят музыканты, чтобы поаккомпанировать героям, когда те, сильно выпив, начинают по очереди пробовать себя в вокале — Соленый (Гоша Токаев), например, нежно поет песню Высоцкого «Здесь лапы у елей дрожат на ветру», Ольга (Инна Сухорецкая) — песенку из фильма «Я шагаю по Москве», Маша (Мария Смольникова) выводит что-то из Эдит Пиаф, карикатурно грассируя, Андрей вдохновенно исполняет «It’s my heart», Ирина (женственная кинодива Светлана Иванова) тоненьким голоском пробует что-то советско-фольклорное. В этом шкафу прячется от опостылевшей жизни в обнимку с вечной бутылкой всегда подвыпившая Маша, а Вершинин (Максим Виторган), запихнутый туда Машей подальше от любопытных глаз, вдруг принимается фиглярничать, произнося знаменитое гаевского «Многоуважаемый шкаф».
Если уж совсем по совести — наверное, без этих режиссерских вкраплений можно было и обойтись. Они не несут смысловой нагрузки и явно служат для одной-единственной цели: потешить зрителя. Даже для трагикомедии, в жанре которой работают создатели спектакля — многовато. Маник словно боится, что пьеса Чехова, в свое время объявленная длинной и скучной, сейчас, в век скоростей и укороченных текстов, современному зрителю покажется еще скучнее, чем зрителям начала ХХ века. Поэтому он добавляет в и без того пеструю канву спектакля множество гэгов исключительно для того, чтобы услышать зрительский смех. И не ошибается — смех звучит на протяжении почти всего спектакля.
Инстаграм* театра «Пространство »Внутри« (* — принадлежит Meta, признанной экстремистской организацией и запрещенной на территории РФ)
Но ближе к концу ощущение приближающейся трагедии обостряется. Смех стихает. За окном, тускло поблескивающим под потолком подвала, вспыхивает пламя. Пожар.