«Есть активы, которые были плохими с момента их появления на свет»

Проблемные активы – головная боль не только банкиров и их пострадавших от кризиса клиентов-заемщиков, но и всех, кто имеет дело с финансами. О том, как плохие долги становятся плохой собственностью и что ждет должников и кредиторов, рассуждает управляющий директор «Тройки Диалог» Андрей Шаронов.

– Ростом плохих долгов сейчас никого не увидишь. Но вопрос в том, как долго это будет продолжаться, и с чем на руках, в конечном итоге, останутся банки? – Природа плохих долгов в России и на Западе разная. Там это производные активы, у нас – обыкновенные кредиты. Если рассмотреть ситуацию поближе, то внутри плохих активов можно выделить группу активов, которые были плохими с момента их появления на свет. Чаще всего это активы, аффилированные с акционерами или менеджментом банка-кредитора. Другая часть кредитов была изначально хорошей, но предприятия-заемщики попали в сложную ситуацию и не смогли обслуживать свои обязательства в силу падения спроса на их продукцию, замораживания рынков сбыта и других причин. Их судьба может сложиться по-разному. Одни должники способны реабилитироваться: при оживлении экономического роста они смогут возобновить производство, и у них появятся деньги для обслуживания долгов. Другие – те, кто производил неконкурентную продукцию, – могут не вылезти из долговой ямы и лишиться бизнеса. Когда рынок бурно рос, а активы были переоценены, у них не было проблем, но сейчас даже выздоровление рынка не способно вдохнуть в них жизнь. Поэтому банки применяют разную тактику. Во-первых, они, конечно же, не хотят становиться собственниками активов [которые достаются им по залогам от непогашенных ссуд]. Ведь для управления непрофильными бизнесами у них нет ни нужной квалификации, ни кадров, ни инфраструктуры. Поэтому они стараются договариваться с должниками, идти на вынужденную реструктуризацию, но не брать на себя эти активы. Вместе с тем, есть примеры того, что банки создают специальные дочерние компании для работы с проблемной задолженностью, во владение которой они вступили после дефолта заемщика. Например, «Сбербанк Капитал». Эти подразделения занимаются либо продажей проблемных активов, либо передачей их в доверительное управление, чтобы дождаться лучшей конъюнктуры на рынке и продать их подороже. Но продажа – это, что называется, final destination. – То есть вы считаете, что банки, пусть и вынужденно, не станут заниматься новым для себя бизнесом? – Не думаю, что это может стать тенденцией. Все-таки сейчас не начало 90-х годов, когда люди, получившие вместо ликвидности какой-то актив или товар, начинали им заниматься, становясь предпринимателями. Сейчас уже понятно, что преимущества специализации выше, чем попытка диверсифицироваться на ровном месте в незнакомой обстановке. Поэтому я не думаю, что банки будут двигаться в этом направлении. По моему мнению, они будут или максимально долго работать с должниками, или банкротить должников и забирать актив, а затем реализовывать его на рынке. – А как насчет длительности судебных процедур? Ведь тогда все может затянуться на годы. – Есть такое. – Может, отсюда и продажа Credit Suisse долгов Mirax всего по 25% от номинала? Так сказать, все, что угодно, лишь бы сбыть побыстрее с рук и хоть что-то получить. Вот, «Альфа-Банк» влез в это, и, похоже, надолго. Окупится ли такие вложения?
– Все зависит от реалистичной оценки собственных сил. Очевидно, что для Credit Suisse перспективы получить 25%, но сейчас, оказались привлекательнее, чем бороться с Mirax и получить большую сумму через некоторое время. А «Альфа-Банк», наоборот, твердо верит в свою способность договориться, и, если ничего не произойдет, то норма доходности у них будет довольно привлекательной. – Но если банк реструктурирует плохой долг, или еще и дополнительно кредитует плохого заемщика, то он же должен направить туда своего представителя, который будет следить за целевым использованием денег, и, возможно, даже войдет в совет директоров компании-заемщика. То есть, уже не совсем банковский бизнес, а некий аналог private-equity.
– В принципе, да. Но банк вынужден этим заниматься для того чтобы максимизировать прибыль, хотя такая форма работы может быть и агентской. Но в квалификации «Альфы» по работе с должниками ни у кого нет сомнений: они применяют свое ноу-хау с выгодой для себя на плохом рынке, когда остальные предпочитают не рисковать. – Ну, сейчас время «Альфы». Это очевидно. А сколько все-таки по времени может продолжаться эта эпопея – год, два, три – пока все утрясется, и правильные люди будут заниматься своим делом, а банкиры – своим?
– О конкретных сроках говорить некорректно. По мере восстановления рыночной конъюнктуры часть предприятий вернется в платежеспособное поле и станет нормальными должниками, своевременно обслуживающими свои займы. Но если выздоровление затянется, причем не только в России, но и во всем мире, то проблема плохих долгов сохранится. – А что происходит с оценкой платежеспособности? Изменился ли подход, ведь понятно, что способы, которые банки применяли раньше, себя дискредитировали, и назрела существенная перемена?
– На самом деле, кардинальных изменений не произошло. Все технологии по-прежнему базируются на том, что кредитор определяет способность должника выплатить кредит через оценку его денежных потоков. Но при этом кредитор должен учитывать достоверность прогнозов продаж по всей отрасли: не может предприятие оставаться платежеспособным, если вся отрасль упала на 40%. Кроме того, если банк кредитует предприятие под залог, то он оценивает и стоимость этого залога. И в кризисной ситуации банк должен немедленно переоценить обеспечение, потому что его стоимость могла сильно упасть. Лопнули пузыри, снизился спрос, снизился денежный поток, который эти активы создавали и поддерживали. Поэтому подходы к оценке остались прежними, но с учетом глобального ухудшения рыночной конъюнктуры. – Прежними, но более пессимистичными?
– Конечно.