Сергей Петров. Фото: © GettyImages / Fotobank.ru
Основатель компании «Рольф», депутат Государственной думы миллиардер Сергей Петров известен своими строгими принципами и либеральными взглядами. В августе 2014 года он был одним из немногих россиян, подписавших призыв главы Virgin Ричарда Бренсона к мирному урегулированию конфликта на востоке Украины. В серии своих колонок для Slon он не раз говорил о необходимости либерализации рынков и важности неукоснительного соблюдения законов, критиковал государственные инвестиции в неконкурентоспособные проекты и вообще писал о проблемах российского бизнеса с откровенностью, почти уникальной для политика, владельца крупного бизнеса и человека, которому есть что терять.
В российском списке Forbes Петров в этом году поднялся сразу на 31 позицию и занимает 109-е место, журнал оценил его состояние в $1 млрд (прирост за год составил $250 млн). В 2004 году Петров отошел от оперативного управления компанией, а еще три года спустя, в 2007 году, был избран в Думу как член фракции «Справедливой России», в 2011 году переизбран на второй срок. И хотя он никогда не был членом партии, но спонсировал ее.
В интервью Slon Magazine Петров рассуждает о том, на что похож текущий кризис и как долго он может продолжаться, почему продажи дешевых автомобилей уже падают, а дорогих – пока продолжают расти, за какую антисоветскую деятельность он в молодости лишился службы и партбилета, а также о том, как политика, бизнес и нравственный закон связаны между собой.
– В 1982 году вас исключили из партии и уволили из армии за антисоветскую агитацию. Что это было?
– Если коротко, это был кружок критически настроенной молодежи. Нам было очевидно, что советская система долго не протянет, вопрос только в том, когда и как она рухнет. Мы ждали событий вроде польских: забастовок, протестов. И никого не было, кто бы мог объяснить, что происходит с экономикой. Все понимали, что она абсолютно неэффективна, нет товаров, никакие обещания коммунизма не реализуются. Мы печатали листовки, готовили курсы по экономике, истории для подготовки «среднего менеджмента». Мы думали: ведь когда все рухнет, нужны же будут люди, чтобы строить новое. И группа молодежи, которая этим занималась, тогда и попала под раздачу. Там комсомольские работники были, в том числе дети местной элиты – секретарей обкома, политработников и т.д. Все более или менее продвинутые, не чурающиеся Адама Смита. Один из моих друзей той поры, Олег Наумов, был из отдела науки Оренбургского обкома ВЛКСМ. Он потом, кстати, стал депутатом Госдумы от СПС.
– Обычно такие диссидентские кружки бывают в университетах, а вы были майором ВВС, служили в армии. Как вы попали в дурную компанию?
– Да, армейская служба настраивает людей на выполнение приказов, на защиту Родины, учит попадать в цель ракетами. Развал советской системы, насколько я помню, не входил в обязанности советского офицера. Когда ты не находишь ответов среди ближайшего окружения, но продолжаешь искать единомышленников, то рано или поздно находишь. Мы общались на каких-то тусовках, пытались найти свои смыслы.
– И как вас исключили?
– За нами долго следил КГБ, даже за моей женой Ирой. Потом всех задержали, но, слава богу, решили не сажать и выпустили, но исключили отовсюду.
– Долго продержали?
– Дня три. Формального ареста не было. Меня допрашивал лично начальник контрразведки Александр Данько. Он говорит: «Слушай, майор, ты что хочешь? Чтобы у нас все было как в Америке?» Я говорю: «Ну, в общем, да. По крайней мере если брать правовые институты». – «Это значит, ты для народа стараешься?» – «Ну, естественно, да». – «Вот я тебя сейчас отведу на ближайший завод и скажу, что ты хочешь сделать все как в Америке. И этот народ тебя порвет на части. А ты за них в тюрьму сейчас пойдешь. Зачем тебе это? Иди становись секретарем райкома, обкома… Они уважают власть, силу и поймут, когда ты обрызгаешь их из лужи, проезжая мимо на своем черном служебном автомобиле. Институты как Америке?! Не будь лунатиком…» И мне было трудно возражать.
– Сейчас, спустя 32 года, как вы относитесь к тому, что он говорил? История подтвердила его правоту или опровергла?
– Циники, которые сейчас во власти, говорят: «Да не готова Россия к демократии». Но я готов, понимаете? И еще готовы как минимум 20 процентов этого общества. И это главное. Сначала подобный образ мыслей, даже если ты прав, приводит к неудобству, к конфликту с истеблишментом. Если ты на шаг будешь впереди – есть надежда, что за тобой пойдут. Но, далеко опережая время, ты рискуешь просто свернуть себе шею и остаться непонятым. Изменение – это процесс. Общество не может перескочить этап своего развития. Как бы ни было грустно это признать. Но гораздо обиднее, что учиться придется на своих ошибках и платить за это высокую цену.
– Почему вы, летчик, инженер и бывший военный, в 1991 году занялись автомобилями, причем не производством, а именно импортом и торговлей?
– Очень просто. Я не верил в советскую экономику. Некоторые говорят, что она была очень мощная, выпускала автомобили, самолеты, станки, комбайны. Но если сравнить с западной, эта продукция не выдерживала конкуренции. Знаете, после объединения в Восточной Германии продавали предприятия за одну марку, лишь бы купил инвестор, и в Прибалтике все советское тоже закрывалось. Они сразу сказали: это все не работает, экономика и промышленность должна строиться совсем по другим принципам, являться частью глобальной системы разделения труда. И в России в 1991 году заниматься производством мне казалось в высшей степени бесперспективно. Нужно было иметь конкурентный продукт, за которым все готовы стоять в очереди, научиться его продавать, обслуживать.
– Почему именно автомобили?
– Я не питал особой любви к автомобилям, мне просто казалось это перспективным. Все считают, что я должен быть большим специалистом в них, а я в них не очень понимаю. Так получилось, что в 1989 году один мой приятель, сосед, попросил помочь с организацией автопрокатной компании «Розек-Кар». Все машины, которые у нас были, надо было обслуживать, потом постепенно мы начали организовывать цивилизованную продажу.
– С тех пор и до настоящего момента автомобильный бизнес рос без особых остановок. И последний год, несмотря на стагнацию, курс рубля, цены на нефть, кризис международных отношений, этот рынок по-прежнему рос. За счет чего? Кажется, люди в первую очередь должны отказываться от приобретения новых автомобилей?
– Не совсем так. Авторынок – своеобразный индикатор состояния экономики. По массовым брендам давно нет роста: в прошлом году российский авторынок упал на 6%. За 10 месяцев 2014 года падение составило уже 11,4%. Премиальный сегмент пока растет.
– За счет чего? Вот пишут, что рынок премиальной одежды и обуви рухнул на 20%. А автомобили?
– Просто одежду и обувь активнее покупают за границей, а машину, как одежду, не привезешь. Потом, эта категория покупателей пока не так подвержена кризису и девальвационному воздействию рубля.
– Сегодняшняя ситуация в экономике может напоминать 2008–2009 годы: тоже инфляция, тоже падал рубль и цены на нефть. Но тогда у компании «Рольф» было резкое падение на 45% за несколько месяцев, а сейчас какова ситуация? И в чем разница? Чем отличается ситуация сегодня от кризиса 2009-го?
– «Рольф» сегодня – это не моя тема, я не занимаюсь управлением. Тем не менее у компании приличные показатели в отличие от всего рынка – за 10 месяцев рост на 10%. При этом продажи «Рольф Премиум» выросли на 34%.
Кризис 2009 года компания проходила сложно: рынок тогда упал на 49%, иномарки и вовсе на 51%, у «Рольфа» падение составило 44%, если считать в штуках. Основные потери пришлись на группу компаний в целом и на дистрибуцию, розница пострадала немного меньше. Резкое падение рубля привело к убыткам, но компания повела себя благородно – просто выкупила все предоплаченные у Mitsubishi автомобили. Другие импортеры, кстати, отказались, а «Рольф» все выкупил. Потом сидели с этим складом миллиардным и распродавали его примерно на 30% дешевле.
– Теперь, когда Центробанк отпустил рубль, что может произойти с рынком? Повторится 2009-й?
