Как ужасы советского прошлого становятся частью позитивного образа СССР?

Нам всем хорошо известна официальная меморизация травматического опыта, каким, несомненно, являлось крушение Советского Союза, и идеологических переживаний людей, связанных с этим. Глядя на отклики в интернете на навязанные идеологические статьи о сталинизме, понимаешь, что они еще ужаснее, чем сами статьи. Суть образа СССР в массовом сознании сейчас в его противоречивости.

Она, эта картина, сводится к тому, что отрицательные черты советского прошлого не отрицаются, но переосмысляются и становятся частью общего позитивного образа. С одной стороны, Россия предстает отсталой, нищей, страдающей от произвола чиновников, рассказываются драматические истории о солдатах, оставленных правительством и бездарными генералами. С другой стороны – все это словно окупается героизмом этих солдат и военачальников, периодически встречающихся среди бездарных генералов. Еще, конечно, велика роль страдающей интеллигенции, образ которой, правда, тоже противоречив. Память о советском, кстати, становится частью памяти о России до революции.

Нам рассказывают о «России, которую мы потеряли» 

Нам рассказывают, будто тогда люди жили лучше, в общем, не объясняя, чем лучше. Возникает образ «России, которую мы потеряли». Я люблю слушать разговоры пожилых людей об СССР: про замечательный хлеб, еще про что-то замечательное. Многие публицисты используют разные такого рода образы – от героических до бытовых – для манипуляции сознанием современных людей. Ярчайший пример – Проханов, который говорит о подвиге народа как о «христовой жертве». Заметьте, он не отрицает репрессий, но пытается уменьшить цифры. «Только 800 тысяч расстрелянных», – говорит он. Только 800 тысяч, понимаете? Скромная жертва ради великой идеи.

Теперь о вопросе религии. Казалось бы, тут полная противоположность между русским государством и атеистическим советским. Факты репрессий нельзя отрицать. Они и не отрицаются, они признаются, но говорится о них с совсем интересным поворотом. Цитирую Проханова (кстати, и Зюганов высказывается в том же духе): «Говорят, большевики разрушали церкви, громили церкви. Да. Но Сталин спас огромное количество церквей, заставил делать в них мастерские. И когда мастерские ушли, остались храмы». Значит, закрывание церквей и открытие в них мастерских стало такой формой спасения христианской традиции, считает Проханов. «Русская церковь накануне революции была деморализована. Сталин своей политикой вызвал православное духовенство к подвигу и тем самым духовно возродил православие», – вот что нам говорят.

Революция упоминается все реже, роль Ленина маргинализируется

Легитимация Советского Союза как России приводит к снижению роли Октябрьской революции. Она все реже упоминается, роль Ленина маргинализируется. Что говорят о Горбачеве? О Горбачеве говорят, что он не справился с теми силами, которые вызвал к жизни, и все развалил. А развалив, оказался в роли изгнанника, продолжающего рассказывать свои уже никому не нужные идеи, которые явно потерпели катастрофу. Здесь легко увидеть прозрачную аналогию с образом Керенского. Горбачев – Керенский. Акцент на его слабости, беспомощности в сочетании с болтливостью и нарциссизмом делается для того, чтобы подчеркнуть: вот поэтому и не получилось удержать тот момент устремления к демократии, который был и после Февральской революции, при Керенском.

Кургинян, еще один очень умелый манипулятор, обвиняет Горбачева и политику последних лет советской власти в том, что они не дали настоящей свободы и демократии. Опять мы видим образ бездарного правительства. Авторы, которых я цитирую, используют разную методу, но, проанализировав их реплики, легко сложить общую картинку. Интересный образ вводит Дугин: он говорит о тревожном настроении русского общества, всегда ждущего войны.

Уже не у самого Дугина, но в откликах на его выступление я прочел интересное суждение: «Если отсчитать от 1991 года наш сегодняшний день, то мы оказываемся как бы в 1938 году по отношению к Октябрьской революции». Что значит для этого человека 1938-й? Не репрессии, а вот это психологическое ощущение приближения войны, к которой следует готовиться.

Выстроенная система мифологии очень прочная

Отнюдь не стоит думать, что такие ходы свойственны только умелым манипуляторам типа Кургиняна и Проханова. Их охотно использует наша современная интеллигенция – я вижу этот дискурс в теме, что все погибло: образование, культура. Такое можно слышать и из уст людей, которые положительных чувств к Советскому Союзу не испытывают. Выходит, они признают, что образование и культура были, раз было чему погибнуть.

Весь этот процесс построения мифологического сознания в России иллюстрирует евразийский дискурс. Его суть в том, что русская история состоит из последовательных сегментов, между которыми обязательно есть периоды смутного времени и прерывания. Эта идея, выработанная еще Трубецким, жива и сейчас. То мифологическое сознание, о котором я говорю сегодня, ставит проблему несколько иначе: здесь мы видим не последовательные сегменты, а, наоборот, их объединение в некий общий фон. Прививаемый образ СССР воспринимается через призму того фона, который создается вокруг Февральской революции. Нужно понимать, что эта выстроенная система мифологии очень прочная; она явно имеет творческий потенциал.

Когда простодушный читатель читает какой-то, к примеру, роман о коллективизации, он не может не заметить множества нестыковок и фактов, скажем так, ужасности. Но он не может не заметить и героя, который непременно все это тоже понимает, но в конце обязательно терпит поражение. И терпит его именно потому, что, обращая внимание на детали, не видит общей картины происходящего. Это также встраивается в нынешнюю мифологию.

Если вы скажете об уравновешении такой риторики риторикой условно либерального толка, то я отвечу, что это особая статья, также заслуживающая особого исследования.