Вот что я написал в своем небольшом очерке по возвращении из Китая в самом конце прошлого года: «…Чтобы удостовериться в своем впечатлении, мы отправились за 50 км от Шанхая посмотреть на историческую китайскую деревню Чжуцзяцзяо: что-то вроде «действующего» Суздаля, не макета. Еще ее называют «китайской Венецией» из-за расположения на реках, но это, конечно, преувеличение.

Разумеется, смотрели далеко не только на музейную достопримечательность, саму деревню Чжуцзяцзяо (ей потом тоже уделили должное внимание), а по сторонам шоссе. Там кипела жизнь. Медленно, но неуклонно Китай сносит свои трущобы, те, которые остались со времен до 1960-х годов, расчищает кучи мусора по берегам каналов, того, которого – мусора – ой, как немало, одевает берега в каменные набережные, строит дороги, строит дома… Но правда и вот что: того, что нужно снести по причине абсолютной негодности, ветхости и даже непристойности, того, что необходимо почистить, замостить – очень и очень много. Как правда и то, что в 50 километрах от Шанхая плоды генеральной уборки уже неплохо ощущаются. Конечно, эта местность разительно отличается от Европы: в Европе генеральная уборка начиналась снизу, «во дворах», где в вольных городах вырастала мастеровитая буржуазия, и стартовало все это намного раньше. В Китае «уборка» начинается от побережья, от окна в мир.

Что больше всего в Китае производит впечатление? Во-первых, это масштабность. Несмотря на огромные просторы страны, масштабность в данном случае – это не равнины и громадные реки. Это – труд китайцев. Это, если угодно – даже то количество мусора, которое они уже убрали. И которое еще уберут. Это число и высота домов, которые они возвели, это даже то обилие гадости, которую выбрасывают в атмосферу их заводы, дым, который я видел из иллюминатора самолета China Eastern Airlines. Неспроста они так любят эпитет «великий»: Великая стена, Великий железный поход и т.п. Но… громкие слова – и тихая поступь…

…Знаете, мне показалось, что модернизация, объявленная КПК и с энтузиазмом поддержанная Западом, его транснациональными корпорациями, легко остановится, как только КПК перестанет подгонять и ставить масштабные задачи, а Запад – впихивать туда инвестиции, технологии и бренды. И тогда Китай вновь погрузится в сладостную вековую истому. Нет, он не перестанет строить: снова будут и Великие стройки, и Поднебесная Великая Уборка. Но они будут заниматься знакомыми делами: например, достраивать Великую стену, которая ни от кого их не оградила, а уборка будет такова, как мы видели по дороге из аэропорта Харбина в город: не менее сотни людей, растянувшись по шоссе на пару километров, счищали метлами с края дороги (того края, что уже за проезжей частью, на обочине, возле отбойника) жалкий налет даже не снега, а так, снежка. Они были при деле, были заняты…»

Большой кредитный цикл в глобальной экономике, ведомой США, по завершении последнего своего «проходного» кризиса в самом начале нулевых, известного, как «кризис докомов», вступил в терминальную фазу. Кризис 2008 года – это уже финальный этап данной экономической парадигмы, время, когда избыточные инвестиции, активы должны быть постепенно ликвидированы. Однако не все эти избыточные инвестиции на сегодня идентифицированы: яркий пример незавершенности делевереджа – распространение проблем в Европе. Хуже того, есть основания подозревать, что Китай сегодня представляет собой такой же пузырь, сосредоточие избыточных активов.

В самом деле, только прямые инвестиции в эту страну уже в середине нулевых достигали $6 млрд, а в 2010 – примерно $9 млрд в среднем в месяц. Но самая потрясающая своими масштабами инвестиционная активность велась внутри страны. Денежная масса М2 Китая в 2011 году достигла $13,2 млрд, превзойдя и США с $10 млрд, и Японию. Она по итогам 2010 года составляла 1,8 ВВП страны! При этом Народный банк Китая не стеснял себя в эмиссии: с 2005 года денежная база КНР, примерно равная активам НБК, выросла (здесь: в долларовом выражении ) примерно в 4,5 раза. ВВП (в том же долларовом выражении, для сопоставления) – на 210%, то есть в 3,1 раза. Пользуясь тем, что 70% банковской системы КНР по активам – это 4 крупнейших госбанка, а остальные, в целом, слушаются НБК, в ходе антикризисных мер в 2009 и 2010 годах банковская система Китая выдала кредитов в экономику в объеме $1,5 и $1,2 трлн соответственно и достигла в итоге 130% ВВП. Для сравнения: экономика КНР на сегодня показывает ВВП на уровне около $6 трлн. При этом доля в ВВП конечного потребления домохозяйств снижалась с и без того небольших 48% в 1992 году, достигнув в 2010 году 33% ВВП. Больше 45% ВВП Китая – это инвестиции, инвестиции и еще раз инвестиции. И так год за годом, без большой заботы о качестве.

Больше 70% роста ВВП Китая на уровне 10% в год в среднем с 2005 года обеспечивают инвестиции и экспорт, 30% – рост потребления. Это – очевидные предпосылки для избыточного инвестирования и создания избыточных активов. При этом очень сложно учесть огромную активность теневой банковской системы, которая создана как раз, чтобы обойти ограничения, налагаемые монетарными властями КНР на банки страны, а также подтасовки в отчетности, характерные для социалистической и полусоциалистической экономической системы и т.п. Согласно, в общем-то, широко известным сведениям, заемщикам в КНР в период ужесточения денежной политики в 2011 году не составляло особого труда получить нужное финансирование через посредников в Гонконге, а полулегальные кредитные (ростовщические) «товарищества» в некоторых местностях продолжали фондировать граждан, согласных брать займы под… 30% и выше.

Но все китайские мегаинвестиции долгое время абсорбировались без жестоких инфляционных последствий растущей реальной экономикой, притоком в индустрию дешевой рабочей силы из сельских регионов и товарным экспортом в мир (помните: Китай – всемирная мастерская?), до тех пор, как в 2009 году вдруг не оказалось, что рентабельность девелоперской деятельности – более 55%. Вдобавок, экономика Китая начала ускорять долгожданный и требуемый от нее поворот от накопления к внутреннему потреблению, что пока не очень отражено в цифрах, относящихся к структуре ВВП, но, вероятно, скоро проявится, а на бытовом уровне – уже вполне заметно. В марте 2012 года инфляция в КНР достигла 3,6% год к году, что, возможно, не выглядит ужасным, но это намного выше февральских 3,2%. А вот что выглядит ужасным – так это инфляция цен продовольственных товаров на уровне 7,5% год к году. Более давним признаком того, что инвестиции носят избыточный характер, стали знаменитые свежепостроенные китайские города и кварталы-призраки. И еще одним – сомнительные по качеству займы местных, городских и провинциальных властей, чей общий объем, по некоторым подсчетам (с учетом долга инвестиционных компаний-«спойлеров», которые занимались фондированием местных проектов), может достичь 35% (!) ВВП КНР.

Признаком решительного разворота китайской экономики к потреблению стало сужение чистого экспорта с 9% ВВП в 2007 году до 3,9% ВВП в 2010 году, чему, в частности, способствовало укрепление юаня. Однако не об этом ли говорили США и другие страны Запада, когда требовали участия Китая в устранении мировых дисбалансов, одним из важнейших среди которых является дисбаланс во внешней торговле между США и Китаем. Но не все так просто. Китай стремительно становится импортером и, таким образом, поддерживает в немалой степени мировую экономику. От экспорта в Китай в очень немалой степени зависит состояние экономики таких стран, как Австралия, экспорт которой в КНР составляет боле 27% ее общего экспорта, Корея – чуть менее 27%, Бразилия (>17%), Евросоюз (9%), США (7,6%) и Россия (7%). По подсчетам UBS, вклад увеличения экспорта в КНР в рост ВВП составил для Германии 0,7 п.п., Бразилии – 0,9 п.п., Кореи – 1,2 п.п., России… 1,7 п.п. (из 4,3% роста ВВП в 2011 году!)

Однако в марте 2012 года Китай вернулся от торгового дефицита февраля в $31,5 млрд к профициту в размере $5,3 млрд при росте экспорта год к году в примерно 9% и импорта – на 5,3%. Означает ли это возврат КНР к прежней модели роста с опорой на внешний спрос? Увы, это может означать продолжение замедления роста китайской экономики и торможение внутреннего спроса вследствие более жесткой монетарной политики китайских властей. Это оказывается плохой новостью для основных торговых партнеров КНР – см. выше.

Помимо макроэкономической зависимости от Китая (мировой экономический рост в случае жесткой посадки в КНР, вероятнее всего, немедленно прекратится), цена некоторого количества активов непосредственно связана с ситуацией в КНР. Это, безусловно, цены на сырье, прежде всего металлы и энергоносители, а также сельскохозяйственные товары. Это окажет несомненное воздействие на валюты ряда сырьевых стран, прежде всего, Австралии. Под давлением окажутся и ближайшие азиатские валюты. Падение цен на эти виды сырья может вызвать неприятные последствия для всех рынков рискованных активов… однако, скорее всего, как это устроено в современном мире, падение в таком случае на этих рынках произойдет одновременно, просто под давлением плохих новостей. Все же, что ни говори, финансовый рынок Китая остается относительно изолированным от «англо-саксонского» сектора мирового рынка: к примеру, многолетняя, с 2009 года, стагнация рынка акций в Гонконге и плавное снижение рынка в Шеньжене не произвели большого впечатления на мир. Разумеется, экономический (и/или политический) хаос в КНР в случае сильного ухудшения ситуации такое впечатление могут произвести с большей легкостью.

Однако возможно ли такое стремительное ухудшение ситуации сегодня: например, стагнация или даже рецессия китайского ВВП, взрыв безработицы, вроде того, что по не вполне подтвержденным слухами имел место в 2008 – начале 2009 годов, резкое падение потребления? Пока власти этой сверхликвидной экономики с очень высокими сбережениями доказывали, что их ресурсов достаточно для предотвращения действительно глубоких кризисов. Кроме всего прочего, в отличие от западного мира, у них есть такой инструмент заметания кризисов под ковер, как административные рычаги воздействия на экономику и монетарную сферу. Добавьте сюда чистые международные активы на очень высоком уровне и смещение экономического роста с побережья КНР во внутренние территории, где еще есть экстенсивные ресурсы для роста, и у вас появится надежда на то, что ближайший потенциальный кризис в КНР – это не жестокий терминальный кризис для данной экономической парадигмы, а… возможно, предпоследний. И уж за ним может последовать и вполне мирная – почему бы и нет? – окончательная смена модели легендарного китайского экономического роста.