В субботу в Москве прошел ежегодный антифашистский марш памяти убитых в этот день Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой. Директор центра «Сова» Александр Верховский, занимающийся мониторингом экстремистских организаций, рассказал, кто чаще всего оказывается жертвой русских фашистов, почему экстремистских преступлений не становится меньше и как бороться с растущей ксенофобией в обществе.
– Александр, подводя итоги 2012 года, стало ли меньше преступлений на почве ксенофобии?
– В 2009–2011 годах количество таких преступлений, особенно – убийств, по нашим данным, постоянно сокращалось. Окончательные итоги 2012 года подводить еще рано, так как мы многое узнаем, судя по опыту, с большим запозданием. Но, похоже, в закончившемся году спада по сравнению с 2011-м уже не было или почти не было. Этому можно найти много объяснений. Довольно убедительной мне кажется версия, что новая генерация агрессивных расистов лучше научилась конспирации на печальном опыте предшественников. Объекты нападений нескольких последних лет одни и те же: на первом месте – выходцы из Средней Азии, затем – с Кавказа, очень много известно случаев нападений на левых, антифашистов и прочих «неформалов», за что-то не любимых неонаци. Если же смотреть «на душу населения», то группа наибольшего риска – по-прежнему люди с черной или очень темной кожей: их мало, а количество жертв сопоставимо с выходцами с Кавказа. Другие категории жертв гораздо менее многочисленны. В частности, нападения по религиозным мотивам крайне редки (основная группа жертв – «Свидетели Иеговы»). Что касается регионов, то здесь в этом печальном рейтинге мало что меняется: Москва лидирует с большим отрывом. За ней – Подмосковье и Петербург. В других регионах каждый год все по-разному. Например, в 2009–2010 годах было много жертв в Нижегородской области, а в 2011–2012 годах – мало. В 2011-м было много в Калужской, а в 2012-м – в Башкортостане. Оговорюсь, что республики Северного Кавказа мы не мониторим: там сама методика наша неприменима.
– Насколько эффективно действуют правоохранительные органы в борьбе с неонацистами?
– Упомянутый спад насилия – это, безусловно, их заслуга. Было арестовано и осуждено множество расистских преступников. Причем суды все чаще корректно вносили в приговор мотив ненависти как отягчающее обстоятельство. В пиковом 2010 году за насилие по мотиву ненависти было осуждено три сотни человек. Разумеется, к работе правоохранительных органов и в этой сфере можно было предъявить обычные претензии. Но в целом картина заметно улучшилась по сравнению с серединой и тем более с началом 2000-х. Было осуждено также немало пропагандистов расизма. В плюс правоохранителям можно поставить то, что случаи явного злоупотребления правом при этом – наперечет (не зря практически каждый из них становится широко известен, и это – другая тема, которой я сейчас не касаюсь). Еще к плюсам я бы отнес то, что реальное лишение свободы «только за слова», пусть и гнусные, – это большая редкость, обычно наказания другие. Беда, однако, в том, что законодательство о преступлениях ненависти – лишь часть антиэкстремистского законодательства, а отчетность по нему общая. Поэтому одни офицеры расследуют то, что опаснее для общества, а другие – то, что легче расследовать, а результат-то общий. Законодательная рамка провоцирует правоприменительную халтуру. Есть и еще важный недостаток у наших законов о публичных высказываниях – они не учитывают степень их публичности. Поэтому есть немало дел, где люди бывали осуждены за весьма предосудительные, скажем так, высказывания, но вряд ли опасные – просто ввиду крайней малости их реальной аудитории. Особенно легко стало преследовать расистскую пропаганду, когда была освоена техника расследования публикаций «ВКонтакте» и в некоторых других местах, где несложно вычислить публикатора. Результат – нарастающий вал дел, заведенных из-за всякой ерунды. В 2012 году мы впервые за долгие годы видим, что осужденных за пропаганду (не считая тех, кого привлекли вовсе зря, но их – единицы) оказалось на треть больше, чем осужденных за насилие по мотиву ненависти. И это вовсе не из политических соображений: ведь почти все эти дела были начаты еще в 2011 году, до массовых протестов. Просто так сама собой работает машина. И тут – еще одна причина того, что расистское насилие перестало снижаться: полиция-то с 2011 года стала больше увлекаться расследованием расистской болтовни «ВКонтакте» – в ущерб серьезным расследованиям.
– А в целом становится ли все-таки более ксенофобской наша социальная среда, на ваш взгляд?
– Это довольно сложно измерять. Но разные социологические инструменты достаточно дружно показывают, что – да, становится. И что не менее важно, меняются не только массовые настроения, но и статус ксенофобных предрассудков: из чего-то несколько постыдного они выходят в мейнстрим. Однако эти настроения пока мало политизированы: просто по количественным параметрам видно, что националистическое движение даже в ситуации общей протестной активизации не смогло никак мобилизовать в свою поддержку заметное количество новых сторонников. Иначе говоря, более или менее ксенофобное большинство наших сограждан по-прежнему отказывается признавать в националистах свой «авангард», каковым они сами себя видят. Но этот сдвиг не может не сказываться на функционировании других общественных институтов, кроме партийных структур. И это, пожалуй, даже опаснее.
– Какие меры в таком случае следовало бы принять в первую очередь, чтобы снизить уровень ксенофобии и преступности на этой почве?
– Снижение ксенофобии и снижение уровня расистской преступности – две совершенно разные задачи, так как у них две совершенно разные по масштабу и характеристикам целевые группы. Чтобы преступлений было меньше, нужны две вещи: активнее и качественнее расследовать такие преступления – доказано, что это работает; каким-то образом убеждать расистски настроенную молодежь (а ее немало) не становиться на путь организованной расистской преступности; вот с этим у нас очень плохо: те, кого эти люди вообще способны слушать, либо не хотят препятствовать криминализации, либо крайне неэффективны в этом отношении.
– А если говорить о самих расистских предрассудках, тут есть какие-то инструменты профилактики? – Чтобы снижался уровень напряженности этнических предрассудков, ничего столь же инструментального сделать просто нельзя. Здесь можно только полагаться на то, что некая здоровая политика повернет нынешний тренд в среднесрочной перспективе. В эту здоровую политику должны бы включаться как минимум активная и открытая кампания против этнической и религиозной дискриминации, урегулирование нарастающего кризиса на Северном Кавказе (не берусь подсказать, как), отказ власти от популистских заигрываний с ксенофобными настроениями, твердая и открытая поддержка гражданской идентичности (это декларировано, но как-то малозаметно), пересмотр гуманитарного цикла в школах с тем, чтобы постепенно преодолевать этноцентричность представлений наших сограждан. Это не полный список, но, думаю, перечень самого необходимого.
