Игорь Стрелков и сойка-пересмешница. Голливудские уроки пропаганды

Купившие билеты на третью серию «Голодных игр», должно быть, изрядно удивились с началом сеанса: ведь они попали на настоящий голливудский мастер-класс по пропаганде. Синопсис к фильму утверждал, что главной героине Китнисс Эвердин «придется сражаться в настоящих битвах и стать еще сильнее, чем на арене игр». И действительно, очнувшись, Китнисс попадает в центр повстанческого движения, возглавляемого президентом дистрикта 13 Альмой Койн и ее циничным политическим советником Плутархом Хевесби. Их ближайшая цель – разжечь огонь революции против Капитолия пропагандистскими средствами. Сознательно или нет, но авторы синопсиса назвали «настоящей битвой» пропагандистскую работу: первый час, без малого полфильма, политические лидеры взбунтовавшегося дистрикта заняты съемкой ролика, в котором сойке-пересмешнице отведена роль символа повстанческого движения. Пропагандистское производство пусть и не показано «под микроскопом», как это было в знаменитом  фильме «Хвост виляет собакой», но разбито на множество мелких эпизодов, из которых можно извлечь какое-то количество уроков. По иронии судьбы третья серия «Голодных игр» вышла в тот момент, когда на весь мир прогремело повстанческое движение в Донбассе, и параллели напрашиваются сами собой.

Истоки пропаганды

Как и в жизни, не все у пропагандистов идет гладко. Китнисс мучают кошмарные воспоминания, и вначале она отказывается сниматься в ролике. Но тут выясняется, что ее друг Пит выжил и в качестве пропагандиста президента Панема Кориолана Сноу выступил по телевидению. Главный месседж его речи – Китнисс не взрывала силовое поле. С обычной для всякой пропаганды простотой он опровергает событие, ставшее легендарным и в значительной степени давшее стимул для повстанческого движения. Массмедиа Капитолия переписывают историю по традиционным для XX века лекалам авторства Геббельса: чем чудовищнее ложь – тем легче в нее поверят; и многократно повторенная ложь становится правдой.

Теперь у героини появляется личный мотив – спасти Пита, и общественный – ответить на пропагандистскую ложь, чтобы принять предложение повстанцев. Фильм четко показывает принцип умножения пропагандистского контента: пропаганда неизбежно порождает контрпропаганду, та в свою очередь выступает стимулом для новой пропаганды, и так до бесконечности. Для приведения в действие механизма пропаганды вовсе не обязательны кровь, убийства и насилие, вполне достаточно и небольшой, но болезненной для самолюбия лжи.

Модные мятежники

Затем Китнисс готовят к съемкам. В голливудской интерпретации для молодой и симпатичной сойки-пересмешницы главное в этом деле, конечно, костюм, который сделает ее «самой стильной мятежницей в истории». Кто-то должен восхищаться молодой революционеркой и вдохновлять ее. Этим человеком становится стилистка, которая, обрядив Китнисс в новый наряд, признается, что «теперь все захотят тебя поцеловать, или убить тебя, или стать тобой». Ее устами проговаривается готовая формула пропагандистской привлекательности: влюбить своих и заставить врагов себя ненавидеть. 

Впрочем, не всем новый гламурный образ главной героини пришелся по вкусу, и суровый начальник охраны спустя некоторое время даже предлагает отмыть девочку от косметики. Как бы то ни было, стилиста сойки-пересмешницы явно не хватало Игорю Ивановичу Стрелкову, который с ее помощью мог бы избежать многих конфузов и фотожаб в полосатом костюме или с авоськами в руках. В момент боевых действий внешний вид, конечно, никого не интересует, но, очутившись в мирное время на виду у публики, избалованной бутиками и «Модным приговором», выбор у боевых героев простой: отвечать эстетическим запросам либо стать объектом насмешек. Стать же эстетическим символом донбасского ополчения, наверное, больше всего шансов было не у Стрелкова или Моторолы, а у Бабая, грозным видом, папахой и раскидистой бородой которого можно было пугать детей.

Кадр из фильма «Голодные игры: Сойка-пересмешница. Часть 1», режиссер Ф. Лоуренс

Вовлеченное наблюдение

Но вот незадача, при съемке ролика сойка-пересмешница проваливает дубль за дублем, не испытывая вдохновения от чтения текстов, написанных спичрайтерами. Коллективный разум повстанцев решает отправить Китнисс за вдохновением «в поле», довольно быстро справившись с моральными сомнениями, стоит ли при этом подвергать ее риску «ради пропаганды». В лучших традициях Голливуда сойка-пересмешница отвечает, что, если ее убьют, «главное – снять это на камеру». Оказавшись под обстрелом, в котором погибло множество раненых из лазарета, Кит изливает свою ярость на камеру, и пропагандисты получают нужный продукт. Этот пропагандистский метод «вовлеченного наблюдения» известен еще со времен Первой мировой, когда британское правительство отправляло своих литераторов на передовую. Так же, как и в третьей серии «Голодных игр», британцы выбирали позиции с наименьшим риском, чтобы вместо творческого вдохновения не пришлось везти обратно останки мертвых писателей. 

Для полноты «вовлеченности» необходимо минимум два типа впечатлений. Первый тип – впечатления от страданий жертв, и поэтому прежде всего Китнисс Эвердин отправляется в госпиталь. Второй – избыточная жестокость врага, которой сразу хочется что-то противопоставить от самого себя, а потому Кит подбивает самолеты, бомбящие лазарет.

Страдания одних людей и жестокость других – вот двойной источник подлинного пропагандистского вдохновения. Урок пропагандистского «вовлеченного наблюдения» помогает понять, например, разницу в визитах в Донбасс Пореченкова, Кобзона, Охлобыстина и Прилепина: если первые три приехали туда преимущественно в репутационных целях, то Прилепина интересовали как раз таки фактический материал и впечатления, благодаря которым он теперь сможет написать про Донецк так, как никто другой. 

Пропаганда и тирания

Следующий сюжет «Голодных игр» помогает понять разницу между обычной пропагандой и пропагандой в государстве, где безраздельно властвует тирания. Президенту Панема Кориолану Сноу докладывают, что сойка-пересмешница только что посетила госпиталь. Сноу приказывает убить всех в госпитале, поскольку буквально накануне он ввел цензуру на любые образы сойки-пересмешницы. На робкие возражения советницы Сноу отвечает как настоящий тиран: «Ты сама написала ту речь. Любая символика сойки-пересмешницы запрещена. Все в этом госпитале совершили государственную измену». Тирания наступает тогда, когда пропаганда становится руководством к политическим решениям. Именно этого всю осень требовали от Путина российские патриоты: поступать в соответствии с собственной пропагандой – остановить хунту и официально ввести войска в Донбасс. Регулярные войска, к счастью, введены не были, что позволило России хотя бы формально остаться страной демократической. Все это показывает очень тонкую грань между формальной демократией и настоящей тиранией, которая всегда начинается с пропаганды. Впрочем, и российскому президенту, надо полагать, не доставило особого удовольствия стать минувшей осенью заложником избыточной пропаганды.

Логика смерти

Под впечатлением от увиденной жестокости по отношению к беззащитным раненым речь Китнисс Эвердин наполняется эмоциями и логикой смерти. Смерть вообще является горизонтом и главной темой любой пропаганды, поскольку главной задачей пропаганды является переработка гибели людей в общественное мнение. В своей речи Кит представляет смерть неизбежной и желаемой. Показывая на останки госпиталя, она настаивает на том, что Капитолий никого не пощадит, и в этом случае лучше умирать не в одиночку, а прихватив с собой врагов на тот свет. В преломленных пропагандой словах главной героини мирная жизнь без борьбы оказывается «трусливой ложью». Капитолий и повстанцы находятся в противоположных ценностных мирах, которые они навязывают друг другу как в речах, так и на деле: повстанцы стараются деморализовать врага готовностью к самопожертвованию, Капитолий же предлагает мир, построенный на страхе смерти. Повстанцы гордо погибают, безоружными бросаясь на автоматчиков с лозунгом: «Если мы умрем, то вместе с вами», а президент Сноу приказывает расстреливать изменников под объективами телекамер.

Поэтому Стрелков, проведя блестящую военную операцию по выходу из окружения под Славянском и уехав через некоторое время в Россию, перестал подходить на роль пропагандистского символа: он вне логики смерти и, по большому счету, никогда в ней не был. Повстанческое движение Донбасса прагматично в отличие от голливудских героев «Голодных игр» и «небесной сотни», в нем не обнаруживается демонстративная «славянская жертвенность», когда «на миру и смерть красна». Неудивительно, что оно не может питаться героическим восхищением российских телезрителей, этот энергетический канал пропагандистам задействовать не удалось (а может, и не было на то установки), пришлось довольствоваться ненавистью аудитории к «фашистам» и ее потрясением от постоянной демонстрации смерти. Этим и объясняется избыточная демонстрация смерти во время боевых действий на российском ТВ, ведь должна же была чем-то компенсироваться энергетическая нехватка героического.

Дерево-виселица и прогулянные уроки

Ко второму ролику подходы продакшена студии повстанцев существенно изменились. Не было ни готовых текстов, ни сценариев, ни изнуряющих репетиций. Случайно напетый сойкой-пересмешницей мотив разносится массмедиа по всем дистриктам. Ее песня, исполненная аллегориями, призывает всех в полночь собраться под деревом, на котором, по мнению судей, был повешен убийца. Легкий мотив за счет множества повторений быстро запоминается, сам по себе становясь способом раскрутки голливудского фильма, о чем сочинители, например, официального гимна Новороссии могут только мечтать. Сложно или даже невозможно представить ополченцев, идущих в бой под новый официальный гимн, тогда как украинских военнослужащих, поющих «Я не сдамся без бою», представить очень даже не сложно.

Об этом как раз и рассуждает Захар Прилепин в своей недавней статье «Киркоров под бомбежкой», критикуя российский музыкальный официоз. Он весьма политкорректно обходит стороной недавний опус Вики Цыгановой, зато очень даже понятно, почему для него образцовой пропагандистской группой, пусть даже она находится и по другую сторону баррикад, является «Океан Эльзы». Потому что в этой музыке все честно, в ней ни слова о политике и свои мысли украинские музыканты доносят не прямыми установками – они не могут позволить себе такой пропагандистской фамильярности со своими слушателями, – а метафорами. Как бы кто ни относился к Прилепину, в отношении российского музыкального бомонда он совершенно прав – пропагандистские уроки не прошли для него даром. Что, увы, про других лидеров Новороссии и их пропагандистов сказать нельзя, потому что в противном случае третья серия «Голодных игр» стала бы их большим рекламным роликом, причем выпущенным за американские деньги.