Позволю себе процитировать собственную недавнюю статью для проекта «Север»: «В Москве на Большой Ордынке находится удивительной красоты церковь – собор Покрова Богородицы Марфо-Мариинской обители». Текст посвящен архитектору Алексею Щусеву, творцу этого шедевра русского модерна. Но, разумеется, он не в одиночку работал в Марфо-Мариинской. Михаил Нестеров и его юный ученик Павел Корин расписали храм, а потрясающую каменную резьбу сделал Сергей Коненков.
47-летний Нестеров, к тому времени уже вполне состоявшийся художник, радикально сместил как собственный стиль (пафосный и многозначительный), так и традицию церковной росписи. Он создал фрески в духе прерафаэлитов. Чувственность, романтический флер, изящество, русско-средневековый колорит – все это для русской церковной традиции, ориентированной в то время на XIX век, было как глоток свежего воздуха, смотрелось предельно необычно и завораживающе. Да и сейчас, спустя более 100 лет, ровно так же смотрится.
Михаил Нестеров. Христос у Марии и Марфы. Фреска Покровского собора Марфо-Мариинской обители
18-летний Корин в самом храме только помогал Нестерову, но через 5 лет вернулся туда по просьбе основательницы Марфо-Мариинской обители великой княгини Елизаветы Федоровны и расписал крипту – два подземных помещения, которые должны были стать усыпальницами самой великой княгини и ее сестер. Он к тому времени окончил художественное училище (в классе Коровина и Пастернака) изучал русские фрески XVII века в Ярославле и Ростове, и создал роспись, где логика и техника модерна сочетаются с техникой и логикой фресок русского XVII века.
Павел Корин. Роспись стен крипты Покровского собора Марфо-Мариинской обители
35-летний Коненков дополнил (или, точнее, заполнил) архитектурный замысел Щусева виртуозной резьбой. Он как бы соревнуется с русскими людьми XII -XVII веков, создавшими похожие шедевры, вписывая идею мастерства и вдохновения в живой православный контекст.
Резная вставка над входом в Покровский собор Марфо-Мариинской обители
Все это вместе стало одним из первых и самых ярких религиозных манифестов русского модерна. Авторы Покровского собора создали новый стиль, новый облик русского православного храма – современный, живой, европейский.
Потом, через четыре года случилась война, а потом, еще через три, – революция. Для нового режима идеи модерна, а уж тем более религиозные и национальные искания были предельно чужды и по отдельности и, тем более, вместе. Даже прямо враждебны.
Однако дальнейшая судьба наших героев сложилась удивительно и полностью вопреки исторической логике.
Во-первых, все они прожили долгую жизнь: Щусев и Корин умерли в 75 лет, Нестеров в 80, а Коненков так и вовсе в 97. Во-вторых, все четверо стали в итоге лауреатами Сталинских премий. Щусев четыре раза – в 1941, в 1946, 1948 и 1952 годах. Нестеров в 1941 году за портрет академика Павлова. Коненков в 1951 году за скульптурные портреты «Марфинька» и «Ниночка». Корин в 1952 году за оформление станции «Комсомольская кольцевая». И, кстати, Сталинские премии в области литературы и искусства стали вручать только с 1941 года, так что Нестеров и Щусев были в числе первых лауреатов.
Михаил Нестеров. Портрет академика Павлова. 1935 год.
Причем получили свои премии они не за портреты вождей и не за революционные скульптуры. Академик Павлов, «Марфинька» и «Ниночка»… разве что метро «Комсомольская» вписывается в пропагандистский контекст – там, разумеется, были и Сталин (потом его заменили на Ленина), и парад Победы, но главным образом – Дмитрий Донской, Александр Невский и русские витязи.
Вообще Корин, как и Нестеров, в советское время по большей части рисовали портреты. Причем хорошие. Корин также активно работал как реставратор, создал реставрационную мастерскую в Музее имени Пушкина, руководил реставрационными работами в Дрезденской галерее, реставрировал фрески Владимирского собора в Киеве. И, кстати, с 1945 года отделение государственной художественно-реставрационной мастерской, где работал Корин, располагалось в Марфо-Мариинской обители.
Павел Корин.. Портрет Сергея Конёнкова. 1947 г.
Во время войны, когда возник спрос на русское историческое и национальное, он частично возвращается к своим старым дореволюционным идеям и создает знаменитый триптих «Александр Невский», который потом, во многом определит творчество такого художника, например, как Константин Васильев. Такое впечатление, что он по-прежнему размышлял над идеями росписей для храмов и просто ждал момента, когда это можно будет хоть как-то реализовать. Вышло может и не очень удачно, но уж точно совсем не по-советски.
Тоже можно сказать и про «дело всей жизни» Корина. Картина «Русь уходящая» – огромное полотно, на котором изображено русское духовенство. Задумал он ее в 1925, активно делал зарисовки все 30-е, выстроил композицию в 40-е и активно работал над ней в 50-е. В итоге так и не закончил.
Коненков вообще 20 лет прожил в США и сделал там себе имя скульптурами Мусоргского, Баха, Достоевского, а вовсе не работами на революционные темы. Когда он в 1945 году вернулся в СССР по личному приглашению Сталина, он тут же сделал, конечно, скульптуру вождя. Но такую, что скорее мог рассчитывать не на сталинскую премию, а на путешествие в Воркуту или Магадан.
Сергей Коненков. Бюст Сталина
Сталин с рогами – это не совсем то, что должно стоять на площадях и в кабинетах. Причем тот же Коненков в своих скульптурах активно играл с русской иконографической традицией – изображать чертей и вообще демоническое начало через всклоченные волосы. Так или иначе, развивая концепцию демонической природы гения, – его композиторы и писатели все всклоченные. Но Сталин как раз предельно прилизан – ничего гениально-демонического. Зато с рожками.
Впрочем, как ясно было из спойлера выше, Коненкова не замучили в лагерях. Он получил сталинскую премию и едва ли не первым – Ленинскую, уже при Хрущеве, за скульптуру «Автопортрет».
Более-менее серьезные проблемы были у Нестерова, его зятя обвинили в шпионаже и расстреляли, его дочь арестовали и отправили в лагерь (в Казахстан), арестовали и его самого, но через две недели выпустили. Дочь выпустили в 1941 году, когда Нестерову дали Сталинскую премию. По легенде, из Бутырки Нестерова вытащил Щусев, пообещав Берии за его освобождение сделать проект реконструкции здания НКВД на Лубянке.
Впрочем, и эта история никак не объясняет удивительной судьбы творцов Покровского собора Марфо-Мариинской обители, которые почти никак не изменили своим творческим принципам, но тем не менее не просто выжили, а получили все максимальные советские почести.
