Фотография главного редактора издания "Коза Пресс" Ирины Славиной на скульптуре "Веселая коза". Фото: Михаил Солунин / ТАСС
Ирина Славина сгорела. Именно ее смерть заставила нас оглянуться и признать: мы перешли черту, за которой у человека для коммуникации с государством и друг другом осталось только три способа: открытые письмо, голодовки и… самосожжение. Мы давно в этом мире очутились, люди в России жгут себя не первый год, но журналисты не горели ни разу.
Если голодовка – это попытка решить проблему под угрозой самоубийства, то самосожжение – высказывание. Появление таких акций – тяжелый и очень опасный для государства симптом, он говорит о том, что люди прежде всего чувствуют невозможность рассказать о своей беде, проблеме. Подчеркну: речь идет именно о потребности выступить, а не решить проблему. Если человек сжигает себя из-за обысков, для него важнее достучаться до общества, чем вернуть изъятую технику, потому что после смерти она ему уже не нужна.
Самосожжения никогда не были следствием исключительно бедности и загнанности: во множестве нищих стран люди себя не сжигают. Вообще, протестные самосожжения именно для России, для русских – новая мера, после староверов их не было до XXI века. Всплеск произошел в 2012 году. Даже в советское время русские себя не жгли. Из опубликованных отчетов КГБ следует, что и на территории России в советское время жгли себя чаще всего украинцы, причем преимущественно с Донбасса.
Украина, страны Балтии – там были в СССР случаи самосожжения. Вообще, история последних ста лет говорит о том, что на самосожжение часто идут люди, ощущающие себя под властью оккупации. Мы помним ряд самосожжений буддийских монахов в Южном Вьетнаме в 1960-е. В начале 1969 года, после самосожжения Яна Палаха, подожгли себя еще 27 жителей Чехословакии, семеро из них погибли. В Варшаве, также протестуя против ввода советских войск в Прагу, сжег себя Рышард Сивец. В СССР ровно по тем же причинам жгли себя жители Украины и Литвы, в которых сохранялись сильные антисоветские настроения.
