Фото из американского архива семьи самарских купцов Неклютиных. Constantine Neklutin Collection at the Cammie G. Henry Research Center at Northwestern State University of Louisiana
Взаимосвязь политического участия и территориального неравенства в последние годы стала острой темой во всём мире: этому способствовал не только Brexit или победа Трампа, но и внезапные масштабные протесты в регионах России зимой 2021 года. 9 декабря эту проблему на семинаре «Месть периферии? Политика территориальных неравенств в сравнительной перспективе» обсудят ведущие исследователи популизма в Восточной Европе, российские и британские исследователи гражданского участия (организаторы семинара — Центр перспективных социальных исследований ИОН РАНХиГС при участии Северо-Западного института управления РАНХиГС). Накануне семинара социолог Гузель Юсупова специально для Republic поговорила с одной из его участниц — профессором Лондонской школы экономики Томилой Ланкиной о её новой книге The Estate Origins of Democracy in Russia, предлагающей революционный взгляд на эти вопросы.
— Средний класс всегда считался оплотом демократии, но сегодня учёные говорят о существовании такого среднего класса, который, наоборот, тормозит демократические процессы, так как экономически зависим от государства и поэтому может искренне поддерживать авторитаризм. Насколько это применимо к России?
— Мне кажется, это очень хорошо подходит и России, и Китаю, например. У американской ученой Брин Розенфельд недавно вышла книга, которая так и называется: «Авторитарный средний класс». В ней она убедительно демонстрирует, что в авторитарных странах люди, которые работают в госструктурах, и, соответственно, зависят от госбюджета, имеют более прогосударственные, прорежимные взгляды. Мои исследования подтверждают, что есть две группы, которые с одинаковым успехом можно обозначить как средний класс: люди, занятые в государственной сфере и люди, которые работают в профессиональной среде или, например, в бизнесе, у которых не такая сильная зависимость от государства и бюджетных средств и, соответственно, больше автономии.
У этих двух средних классов разное происхождение. Генезис среднего класса и буржуазии в большинстве западных либеральных стран был органический, люди нарабатывали человеческий капитал постепенно: люди с университетским и гимназическим образованием становились независимыми профессионалами более элитарных профессий — профессорами, врачами и так далее. А в авторитарных государствах, и об этом пишет Розенфельд и другие ученые, средний класс создается быстро. Когда это процесс идет быстро, да ещё и сверху вниз, он не создает тот человеческий капитал и ценности, которые приходят со временем, путем воспроизведения образа жизни, менталитета, что занимает несколько поколений. В советское время произошло окрестьянивание среднего класса. Поэтому мы с коллегой и соавтором Александром Либманом, профессором Свободного университета в Берлине, в статье The Two-Pronged Middle Class: The Old Bourgeoisie, New State-Engineered Middle Class, and Democratic Development говорим о двух подгруппах среднего класса в России: первый уходит корнями во времена Российской империи, а второй — быстро созданный окрестьяненый слой «белых воротничков» в авторитарном советском государстве.
В целом мне не нравится концепция класса, потому что она отделена от исторического контекста и оторвана от вопросов исторического воспроизводства социального неравенства. Когда я говорю о российском среднем классе, я думаю о дореволюционной сословной системе и о том, как она повлияла на становление «классов» в современной России. Я считаю, что воспроизводство социального неравенства и структуры общества было заложено во многом ещё до революции, и это такой процесс, который нельзя мгновенно обратить или остановить силой каких-либо политических решений сверху.
Очень интересно о роли мещанства, не самого малочисленного сословия в Российской империи. В советской литературе мещане описывались как малообразованные обыватели, лояльные к власти. Моя прабабушка была из мещан, а дед - помощником купца. Именно поэтому его не призвали в армию в Первую мировую, как других родных - его хозяин оформил на него бронь. После революции им пришлось бросить дом в городе, в котором рано овдовевшая прабабушка держала маленький пансион, и уехать в деревню, спасаясь от голода. К 1929 году они уже имели крепкое хозяйство, большой дом, конюшню, коров и лошадей. В 1930 деда раскулачили и сослали в первый раз, и еще раз в 1937. Несмотря на это, два его сына и младшая дочь, моя мама, умудрились получить высшее образование, хотя другие старшие родственники были или расстреляны или попали в Гулаг. От деда мне досталась его серебряная ложка. Семейные фотографии сгорели во время пожара в бараке в первой ссылке.
Прадед мужа из мещан имел двухэтажный дом в Новочеркасске, а его сын первым в семье учился в институте, но не закончил, так как женился и надо было кормить семью. Он работал начальником цеха на заводе в Ростове-на-Дону. Его жена, бабушка мужа (работала бухгалтером), из крестьян, но жили в городе - ее отец (в Первую мировую служил денщиком у Чапаева), брат и муж сестры были плотниками, которые в гражданскую бежали от голода из Сердобска в Новочеркасск. Другой дед был из крестьян, но работал в городе на железной дороге. В 1938 году был репрессирован по 58 статье, вышел на волю в 1953, но вскоре умер. Все его дети получили высшее образование.
Как бы к ним не относиться, мещане были носителями городской культуры и более открыты к образованию и прогрессу. Но именно крестьянство понесло самые большие жертвы в 20 веке, наряду с дворянством и купечеством. Именно крестьяне до 1974 года не имели свободы передвижения. Им было намного труднее прорваться к социальным лифтам.
Ирина, Ваша семейная история подтверждает тезисы моей книги о мещанстве. Это самое малоизученное сословие. Ваша семья подтверждает, что у многих мещан еще до революции было приличное образование или ценности, способствующие его приобретению. Даже если у предыдущего поколения не было образования, то имелся капитал, позволяющий получить платное образование--даже после революции оно долгое время для многих непролетарских слоев оставалось платным. Спасибо за интересный материал!
В последних абзацах не очень поняла, что хотел сказать автор… Почему СССР не уничтожил социальные неравенство… А разве его можно полностью уничтожить? Ресурсы вкачивались в столицы и в союзные республики, остальные регионы плелись в хвосте. Советский Союз судя по рассказам очевидцев был не так уж и несправедлив в разделении благ, всегда были рабочие места, давали квартиры без ипотеки, бесплатная медицина, пенсии..бесплатное образование, детские кружки итд. По сравнению с современной ситуацией, кажется, в Союзе было меньше социального неравенства и социальные лифты лучше работали. Про Постсоветскую Россию, да, понятно, что социальных лифтов очень мало и да, людям с условных ‘низов’ досталось хуже всех в 90-е. И кроме того, как работать на гос сектор, выбора у них особо нет.
Елена, спасибо за комментарий. Конечно, в короткой статье трудно передать все нюансы аргументов, приведенных в униге. Я надеюсь, что она выйдет в русском переводе. Конечно, социальное неравенство невозможно уничтожить, об этом я и пишу в книге. Но я акцентирую внимание также на неравенство (стартового) человеческого капитала. Да, всем дали советские квартиры и рабочие места, но вероятность того, что крестьяне стали рабочими и колхозниками ( с соответственно более низким социальным статусом) осталась высокой, а вот бывшее купечество например очень удачно влилось в средний класс (т . н служащие и интеллигенция)--я это прослежиаю в книге на примере конкретных купеческих семей.