Театр закрывается, нас всех тошнит. У эпохи «спецоперации» - своя культурная революция

Сразу оговорюсь, что этот текст — не жалобы страдальца, а свидетельские показания: было — стало, что вижу — о том пишу. Свидетельства с интонацией некролога. Констатирую, что о трех московских театрах — пока о трех — Гоголь-Центре, «Современнике» и Школе современной пьесы — отныне можно говорить только в прошедшем времени. Формально театры не закрыли, а сменили руководство, но мы знаем: театр начинается не с вешалки, а с худрука.

Свидетельские показания

Иначе и быть не могло — время такое. Услышав, пока писала, о задержании ректора РАНХиГС Владимира Мау, подумала: вот и он. Но ведь не удивилась: то, что происходит с театрами, в перспективе может/должно случиться с музеями, вузами — охота началась, школам/больницам приготовиться. С 1 июля, например, перестает существовать программа Liberal Arts в РАНХиГС — весной прокуратура наехала на факультет за «разрушение традиционных ценностей». Мау, кстати, подписал письмо, одобряющее спецоперацию в Украине — и не помогло. Вот так же не помогли в 1937 году художнику Эмилю Нольде его заверения в верности нацистским идеалам избежать участи дегенеративного художника. Убежденный фашист и член НСДАП, в живописи он был чистым экспрессионистом. А следовательно, в лучшем случае попутчиком имперской власти, но не своим. Вот и с Богомоловым, стоящим во главе Театра на Малой Бронной, случится то же, сколько бы он ни писал гнуснейших манифестов . Потому что эстетических разногласий с властью, о которых писал Андрей Синявский, никто не отменял.

Строго говоря, о закрытии Гоголь-центра можно было объявлять 24 февраля — именно тогда прошлое закончилось, но была инерция, и люди, привыкшие работать, не могут вдруг взять и перестать.