Башибузуки в болгарском селе. Литография.
«Мы просим тебя, Господи, о мировой войне за свободу народов».
Адам Мицкевич, 1832 год
Запах свежей крови в Копривштице ощущался даже сквозь дым от пожарищ. Переступая через трупы, к командиру четников, красавцу со щегольскими усиками, подошел крестьянин: «Друг, зачем убивать всех без разбора? Среди мусульман есть приличные люди!» Ответа он не получил. Отойдя подальше и увидя в глазах своего товарища тот же невысказанный вопрос, усач пояснил: «Не понимаешь? При малейшей неудаче наши сельские бунтовщики уберут оружие и снова преклонят голову перед ятаганом тирана. А вот если село запятнало себя кровью — не получится».
Апрельское восстание 1876 года в Болгарии на самом деле по григорианскому календарю произошло в мае. И это, увы, не единственное «на самом деле» в этой истории, ставшей для болгар не просто национальным мифом, а пожалуй что и национальной святыней. Впрочем, не только для них: освобождение Болгарии от османского ига в России тоже сюжет известный и почитаемый.
Каноническая его версия вкратце звучит так. 500 лет стонал болгарский народ под пятой завоевателей-иноверцев, низведших его до положения бесправного раба. А когда в Болгарию стали прибывать выселенные с Кавказа черкесы, положение болгар и вовсе стало невыносимым. Вот как описывал его брату Иван Карамазов в романе Достоевского: «Мне недавно рассказывал один болгарин в Москве, как турки и черкесы там у них, в Болгарии, повсеместно злодействуют, опасаясь поголовного восстания славян, то есть жгут, режут, насилуют женщин и детей, прибивают арестантам уши к забору гвоздями и оставляют так до утра, а поутру вешают — всего и вообразить невозможно».
Болгарский народ все же восстал, не в силах больше терпеть свое рабство, но силы оказались неравными. Восстание было подавлено, а потом началась невообразимая по жестокости резня. И тогда Россия пришла на помощь своим славянским братьям. Апрель 1876 года стал, таким образом, катарсисом болгарского возрождения, мученически сгоревшей искрой, которая в итоге все же взорвала османскую тюрьму народов и освободила болгарскую нацию от турецкой тирании.
Как и любой национальный миф, этот оставляет за скобками ряд важных деталей. О них и пойдет дальше речь.
А хороша страна Болгария!
Интересно, что первые неполиткорректные вопросы к этой версии возникли уже у непосредственных освободителей — русских солдат, воевавших с турками в 1877–78 гг. Попав в Болгарию, они испытали настоящий когнитивный диссонанс: ожидая увидеть забитый, доведенный до первобытной нищеты народ, солдаты вдруг обнаружили в болгарских деревнях каменные дома под железными крышами, ломящиеся от зерна амбары, откормленную домашнюю скотину, бочки с вином в погребах. Невольно вспоминались родные покосившиеся избы, крытые полусгнившей соломой. «Разница не осталась незамеченной ни солдатами, ни офицерами. Начался открытый ропот и сожаления, что начали войну за освобождение такого привольно живущего народа», — писал очевидец.
Оказалось, что при очевидных недостатках османского государства у него были и два крупных достоинства. Во-первых, здесь не существовало крепостного права, крестьяне были лично свободны — у них не было той безысходной невозможности изменить свою судьбу, что толкала на страшные бунты российских крепостных. Неудивительно, что в 1812 году, когда Бессарабию присоединили к Российской империи, тысячи бессарабских крестьян бежали в турецкие владения: османское правление выглядело в их глазах предпочтительнее христианской, но крепостнической России.
Во-вторых, болгары, кроме воли, имели и вторую составляющую извечной крестьянской мечты — землю. К 1860-м годам после серии реформ костяк болгарской деревни составляли зажиточные крестьяне-общинники с юридически оформленными правами на свои участки, средний размер которых варьировался от 8 до 15 гектаров. В России свыше 6 га имело меньше 5% крестьян, да и то в нечерноземных губерниях, а в центральных районах Болгарии (Тырново, Русе, Шумен) число середняков достигало 56%. В результате «крестьяне совершенно апатичны к любой политической агитации и очень недоверчивы к политическим агитаторам», — цитирует историк Кэмерон Уайтхэд жалобы болгарских революционеров.
Это, конечно, не значит, что в османской Болгарии не было проблем — в конце концов, и далеко не благополучные российские крестьяне вязали руки народникам-пропагандистам. Это значит лишь, что традиционная историография несколько преувеличивала их масштаб.
